Механизмы радости

– А лучше, – предложил Тимулти, – давайте разделимся на команды! Ставим, конечно, на Дуна и Хулихана, но каждый болельщик Дуна или болельщик Хулихана, который выберется из зала до того, как звуки гимна приклеят его к полу, добавляет лишнее очко. Договорились?

– Идет! – закричали все.

– Прошу прощения, – подал я голос. – Нет судьи на улице.

Все головы повернулись в мою сторону.

– Да, – сказал Тимулти. – Так, Нолан, – наружу!

Нолан, ругаясь, поплелся по проходу.

Фил высунул голову из проекционной:

– Ну, вы там, внизу, готовы?

– Если готовы девчонка и гимн!

Свет погас.

Мое место оказалось рядом с Дуном, который лихорадочно шептал:

– Друг, толкай меня, не дай прекрасному отвлечь меня от реальности, ладно?

– Заткнись, – сказал кто-то. – Начинается мистерия.

И он был прав. Это действительно была мистерия песни, искусства и жизни, если угодно. Девушка пела на потрепанном от времени экране.

– Мы надеемся на тебя, Дун, – прошептал я.

– А? – рассеянно проговорил он в ответ, глядя на экран и улыбаясь. – Ах, посмотри, разве она не прелесть? Ты слышишь?

– Дун, не забывай о пари. Приготовься.

– Ладно, – проворчал он. – Дай-ка разомну кости. Господи, помоги!

– Что?

– Она совсем затекла. Правая нога. Пощупай. Нет, ничего не чувствую. Как отрезанная!

– Отсидел, что ли? – встревоженно спросил я.

– Ну да, как мертвая. Черт, я пропал! Слушай, друг, ты должен бежать вместо меня! Вот тебе моя кепка и шарф!

– Твоя кепка?..

– Когда выиграешь, покажешь им, и мы объясним, что ты бежал вместо моей дурацкой ноги!

Он натянул на меня кепку и повязал шарф.

– Но послушай… – запротестовал я.

– У тебя все получится! Только запомни: не раньше чем появится «КОНЕЦ»! Песня почти кончилась. Волнуешься?

– Господи, еще как!

– Побеждает безрассудство, мой мальчик. Смело бросайся вперед. Если на кого-нибудь наступишь, не оглядывайся. Приготовься! – Дун отвел ноги в сторону, чтобы я смог выскочить. – Песня кончилась. Он ее целует…

– Конец! – крикнул я и рванулся в проход.

Я мчался вверх по настилу. «Впереди всех! – мелькало у меня в голове. – Я обогнал! Не может быть! Вот дверь!»

Дверь распахнулась одновременно с первыми звуками гимна.

Я ворвался в фойе – все!

Победа! Я стоял в кепке и шарфе Дуна, словно увенчанный лаврами чемпиона, и не верил себе. Выиграл! Победил для всей команды!

А кто второй, третий, четвертый?

Я повернулся к двери, когда она захлопывалась.

Только тогда до меня донеслись из зала крики и вопли.

Боже милостивый! Шесть человек одновременно ринулись к неправильному выходу, кто-то споткнулся, упал, остальные повалились на него. Иначе как объяснить, что я – первый и единственный? Там сейчас идет молчаливое побоище, две команды сцепились в смертельной схватке стенка на стенку, дубасят друг друга между рядами и под креслами! Не иначе!

Мне захотелось остановить потасовку, за-орать, что я победил!

Я распахнул дверь.

Уставился в темный провал зала. Там никто не шевелился.

Подошел Нолан и заглянул мне через плечо.

– Вот вам и ирландцы, – сказал он, кивнув. – Любят искусство даже больше, чем спорт.

Но что же это за голоса раздавались в темноте?

– Покажи еще разок! Давай! Ту последнюю песню! Фил!

Никто не двинулся. Дун, как ты был прав!

Нолан прошел мимо меня и сел в кресло.

Я довольно долго смотрел вниз на ряды, где сидели команды гимнических спринтеров, сидели тихо, утирая глаза.

– Фил, дружок! – крикнул Тимулти откуда-то спереди.

– Готово! – ответил Фил.

– И на этот раз, – добавил Тимулти, – без гимна.

Зрители зааплодировали.

Экран начал мерцать, как огромный теплый камин.

Я оглянулся и посмотрел на яркий, рациональный мир Графтон-стрит, на пивную «Четыре провинции», гостиницы, магазины, ночных прохожих. Я заколебался.

А потом, под музыку «Прекрасного острова Инишфри», снял кепку и шарф, сунул эти трофеи победителя в карман и медленно, с наслаждением, никуда не торопясь, опустился в кресло…