Мехлис. Тень вождя

Теперь предстояло схватиться с новым и более изощренным противником. Скованное договором с Германией «О дружбе и границе», секретными протоколами к пакту Риббентропа — Молотова, советское руководство, даже уверенное в том, что Берлин — враг № 1, до самого начала войны не могло во всеуслышание заявить об этом. Как о надежном партнере, дружественной стране вещала наша пропаганда о Германии.

Разумеется, картина должна была поменяться сразу же, как только Сталин убедился, что рассвет 22 июня принес не просто масштабную провокацию, а самую настоящую войну не на жизнь, а на уничтожение. Как вспоминал генерал Бурцев, его вместе с начальником «Воениздата» полковником П. Ф. Копыловым Мехлис вызвал сразу после радиоречи Молотова. Последовало задание немедленно перевести заявление советского правительства, с которым выступил наркоминдел, на немецкий, румынский, польский и финский языки и издать его в виде листовки тиражом в 3 млн экземпляров. «Перевод, редактирование, набор и издание — одним словом, все, связанное с нашей первой листовкой, я беру под свой личный контроль», — заявил начальник ГУПП, приказав о ходе работы докладывать каждые 2–3 часа. На рассвете 23 июня 3-миллионный тираж листовки уже отправили на фронт для распространения в войсках противника.

Мехлис оперативно утвердил план реорганизации 7-го отдела ГУПП и его новое штатное расписание, дал указания начальникам УПП фронтов об издании листовок и газет на языках войск противника. И в дальнейшем он держал выпуск подобной литературы под жестким контролем. Только за две недели войны она была издана тиражом в 90 млн экземпляров.

Начальник ГУПП лично формулировал лозунги к финским, румынским, венгерским солдатам, после чего они рассылались по фронтам для тиражирования и разбрасывания с самолетов. По его указанию все письма и документы военнослужащих противника, содержащие богатый контрпропагандистский материал, немедленно направлялись с фронтов в Москву. Сюда же политорганы должны были посылать и копии политических допросов военнопленных (о настроении солдат, положении на родине и т. п.).

С 25 июня стало действовать Советское бюро военно-политической пропаганды, главной задачей которого стало развертывание контрпропаганды в войсках противника. Возглавил его Мехлис. В бюро входили заместитель наркома иностранных дел С. А. Лозовский, заместитель генерального секретаря Коминтерна Д. Г. Мануильский, секретарь ЦК ВКП(б), глава Совинформбюро A.C. Щербаков, академики Е. С. Варга, М. Б. Митин и другие. На их фоне руководитель Главного политуправления далеко не всегда оказывался на высоте. Его амбициозность была не в состоянии скрыть недостаточную квалификацию, мешала прислушаться к здравым суждениям коллег и подчиненных.

Автору довелось несколько раз встречаться с уже упоминавшимся отставным генералом Бурцевым. В ходе одной из бесед Михаил Иванович рассказал о реакции Мехлиса на доставленные в числе трофейных материалов игральные карты с порнографическими изображениями. Мехлису вздумалось придать этому политическое значение как факту, якобы свидетельствующему о моральном разложении армии противника. Он распорядился подготовить листовки под заголовком «Как Гитлер разлагает свою армию». Бюро категорически возразило: мол, для буржуазной армии это — привычный образ времяпрепровождения, игра, развлечение, и потому политического значения использованию порнографии придавать нельзя. Этот вывод подтвердил и опрос военнопленных немцев в Красногорском лагере.

«Мехлис, однако, ни к кому не прислушался, — рассказывал Бурцев, — и листовки увидели свет. Целых 11 млн экземпляров тираж. Уже при его преемнике Щербакове мы срочно изымали оставшиеся на фронтах запасы этих листовок и уничтожали».

Авторитетов для Льва Захаровича не существовало. Небольшая история, связанная с генеральным секретарем Союза писателей Александром Фадеевым, подтверждает, что прямолинейность, категоричность нередко возводились им в достоинство. 11 ноября 1941 года он телеграфировал находившемуся в Куйбышеве Фадееву: «Армия нуждается в сборнике очерков и рассказов, посвященных Великой Отечественной войне. Идет пятый месяц войны, но за это дело не взялись. Прошу вас организовать писателей, подготовить в месячный срок один сборник художественных произведений, а затем работать в этом направлении систематически. То же сделать и по линии поэтов».

Судя по всему, деловой реакции не последовало, да пожалуй, и не могло последовать. Из личного письма Фадеева Сталину и еще двум секретарям ЦК A.A. Андрееву и A.C. Щербакову видно, в какой тягостной моральной обстановке оказался генеральный секретарь Союза писателей: в кругах литераторов широко муссировались слухи о его паническом бегстве из Москвы, дабы укрыться в тылу. Каково было вынести такие обвинения человеку, прошедшему еще в Гражданскую войну путь от рядового бойца до комиссара бригады, участнику штурма Кронштадта, дважды раненому! Поэтому он, входивший в номенклатуру ЦК, обращается с просьбой отпустить его на фронт в качестве корреспондента или политработника.