Мекленбургский дьявол

Старшой самолично спустился в погреб и сыскал там плотно завернутую в ковер, с заткнутым кляпом ртом сомлевшую пленницу и вынес ее наверх. Несмотря на жалкое состояние, девушка и впрямь оказалась красавицей. Густые волосы цвета спелой пшеницы убраны в толстую, в руку толщиной, косу, белое как снег лицо. Закрытые глаза разглядеть не удалось, но все остальное было при ней.

– Вот ирод, мог ведь совсем уморить эдакую справную девку, – с мечтательным видом облизнулся Рукавица. – Эх, хоть бы раз такую залюбить, а там и помирать не страшно!

– Но-но! – прикрикнул на него Кистень. – Не по твоим гнилым зубам сей орешек!

– Да уж, – со смехом согласились с ним боевые товарищи.

– К тому же ссильничать полонянку, отбитую у басурман, совсем уж последнее дело!

– Я царев указ знаю! – огрызнулся уязвленный охотник. – Сказано, что, если кто из охотников пожелает жениться, препятствий ему в том не чинить! А я, может, хоть сейчас готов…

– Ты-то готов, а она согласится ли? Посмотри на себя, а потом на нее. Эдакую красоту только если в боярские, а то и царские палаты прилично! А ты кто есть? Куда тебе со свиным рылом в калашный ряд?!

– В общем, так, – подытожил Кистень, – доставим девку к полковнику, пусть он соображает!

На том и порешили, тем более что улица подошла к концу, а арба давно наполнилась конфискованным добром. Только не нести же ее на руках, а то и впрямь от такой красоты башка кругом идет…

– Вот что, Петька, как располагаешь, есть у этих в доме хмельное? – хитро усмехнувшись, спросил бывший разбойник.

– Коли надо, так найду, – с готовностью кивнул толмач и мигом бросился на поиски. Спустя недолгое время он вернулся, таща на плече целый жбан местного виноградного вина.

К тому времени пленница успела очнуться и теперь с наивным любопытством разглядывала своих освободителей.

– Вот, девонька, испей. Легше станет, – участливо произнес своим грубым низким голосом Ванька, набулькав полную чашу темно-красной жидкости, и протянул ее девушке.

Сделав несколько глотков, освобожденная из полона ожила, на щеках появился слабый румянец.

– Вот и славно. Как хоть тебя зовут?

– Аленушкой, – отвечала та нежным, будто серебряный колокольчик, голоском, – а вы кто такие?

– Царские ратники мы, красавица. Меня Иваном крестили. Вон тот Игнат, а это Петька. Про остальных потом обскажу, а теперь хватит разлеживаться, пошли с нами. – Обернувшись к побратимам, он заметил: – Негоже девке в одной рубахе ходить. Сыщите ей наряд по сундукам. Да и обувку какую добрую. И прочего всякого, чтобы на приданое хватило. И вот тебе. – Он поднял тот самый нож, которым турок грозил убить толмача, отыскал ножны и, вложив в них клинок, протянул спасенной. – Держи, пусть твой будет.

– Ишь ты, Ванька, второй ножик даришь, богато живешь! – заухмылялись товарищи, припомнив недавний случай с Васькой Рыбарем, ставшим вскоре полковничьим денщиком.

Ванька на это лишь махнул рукой, а хмурый как сто чертей Игнат, подхватив принесенный Петькой кувшин, решительно зашагал вперед, стараясь не смотреть на попавшую к ним в руки добычу.

Вернулись мы во дворец не скоро. По пути я показывал мальчишкам город, рассказывая про его историю от античности до нынешних времен. Митька с Петькой вовсю глазели на его узкие улочки, дивились на остатки генуэзской крепости, на яркость красок окружающей природы. До сих пор им не приходилось бывать на востоке, если не считать, конечно, полуразрушенного Азова и откровенно чахлой Керчи. А тут большой торговый город. Кое-где уже открылись лавки армянских торговцев, и я велел прикупить для пацанов различных сладостей и, разумеется, фруктов.

А уж их было в избытке. Сочные персики, сливы, ярко-красные яблоки и желтые душистые груши. Ранний виноград и инжир, который местные зовут смоковницей. Дынь с арбузами еще не видно, но обширные бахчи под городом имеются, сам видел. Значит, дойдет дело и до них. Единственно, я приказал не давать мальчишкам все это великолепие сразу, а сначала привезти во дворец и хорошенько отмыть в кипяченой воде. Ибо поносов нам только и не хватало!

Последнее требование было совершенно явно сочтено ничем не прикрытым тиранством, но я остался глух к умоляющим взглядам изголодавшихся юных моряков. Так мы добрались до дворца, где я сразу же приказал готовить угощение, а мальчишкам велел идти мыться. На корабле трудно следить за гигиеной. Вода только морская, после высыхания которой неприятно стягивает кожу, а волосы становятся жесткими, как щетина пушечных банников. Так что Митька с Петькой с радостью бросились в купальню, благо воду в ней по моему приказу держали под постоянным нагревом, и принялись в ней плескаться, радостно повизгивая от восторга.

Как известно, длительные водные процедуры весьма способствую появлению зверского аппетита, и когда мальчишки накупались, они были готовы сожрать слона, если бы его кто-нибудь вдруг поймал и пожарил. Я в это время, глядя на их довольные физиономии, и думать забыл об окружающей меня действительности, пока слуги не доложили, что пришел полковник Панин и нижайше просит его выслушать.

– Зови, – велел я.