Мексиканский для начинающих

– Очень точно сказано, – заметил я. – Забудьте, ребята, обо всем на свете и свейте тут гнездо. Это, поверьте, ценная мысль!

Да здравствует шестое солнце!

Как же быстро ко всему привыкаешь!

Бывало, проведешь неделю в больнице, в инфекционном отделении, и уже чувствуешь себя, несмотря на отдельные тяготы, как дома. Грустно расставаться с заразными больными, с палатой, с санитарками, с обедами, развозимыми на тележках, на которых впоследствии транспортируют безвременно почивших. Думаю, и они, в свою очередь, также быстро привыкают к загробной жизни – дней за сорок.

Чего уж говорить о Пете с Олей, о крокодилах и голых собачках – я так свыкся с ними.

Более того, – что уж совсем глупо и опасно, – привык писать. Три шариковые ручки отдали концы в процессе моего, с позволения сказать, сочинительства. Записывая телефоны приятелей и прочие отрывочные сведения, они прожили бы намного дольше. Но это судьба!

Хотелось бы, конечно, верить, что их гибель не напрасна… Да, впрочем, о каких пустяках я говорю, когда на горизонте – гибель Пятого солнца! Не будем его укорять. Оно довольно прилично светило более пяти тысяч лет кряду.

Но что же с нами станется? На какое дерево влезать? Куда ни шло, если мы превратимся в птиц! Вот только бы не в павлинов.

Так или иначе, а все мы, грешные, еще вернемся в этот мир, который можно кое-как описать, но понять, простите, немыслимо.

Посидим на берегу изменившего очертания Карибского моря. Погреемся под Шестым солнцем в гнезде Времени, где обитает бессмертный и пернатый змей Кукулькан.

Во всяком случае, я уверен, что Оля с Петей встретят новое солнце, как ни в чем не бывало. Как Нене и Тата в свое время.

– Вива сексто соль! – воскликнут, выглянув между прочим из окошка дома, подобного уютному гнезду.

Прыжок назад (Повесть острова Чаак)

Между пальмой и морем

– В моей голове сто сорок песен, – сказал дон Томас Фернандо Диас. – Это те, что со словами. Без слов в моей голове восемьсот песен. Беседа со мной, что отдых на пляже.

Похожий на сушеного морского конька он сидел под пальмой-подростком на белом песке, плавно уходящим в прозрачно-бирюзовую воду.

Близилось время заката. Песок стал бархатным, а море обмирало, поджидая красное солнце. Между ними оставалось не более получаса.

Дон Томас помалкивал весь день, а на закате говорил, глядя на солнце, море, облака, если были, катера и яхты, проходившие мимо и подходившие к небольшому причалу в бухте Калета – принять или выгрузить водолазов.

Обыкновенно дон Томас обращался к горизонту, за которым, как полагал, остались его годы…

Дон Томас Фернандо Диас прожил на острове Чаак девяносто восемь лет, и все они утекли за горизонт, на северо-запад, примерно туда, где солнце погружается в море, откуда в сезон дождей выпирают тугие человекоподобные тучи.

– Это было тогда, когда моя любимая учительница обнаружила, что я рожден, чтобы петь, – начал дон Томас, подгребая к себе обеими руками ту память, которая оказалась сегодня неподалеку. – Не помню имя того мальчика. Его папу, кого он имел в качестве отца, звали дон Транкилино. Он был начальником почты. На острове появился с тремя чемоданами, и от лица его пахло трагизмом. Все наши подумали, что начальник почты одинок.

Но вскоре под присмотром капитана Канту приплыл на шхуне сын дона Транкилино. В пути он упал за борт. Не знаю, по какой причине. Бывает, что люди падают за борт. Вот и сын дона Транкилино поступил так же. Лучше сказать, он упал вторым. Первым был матрос, которого тут же искусали и погубили акулы.

Капитан Канту приказал второму матросу достать мальчика. Но второй матрос наотрез отказался. «Уже есть один мертвый, – сказал второй матрос. – И скоро будет двое. И я не буду делать то, что вы говорите! Это то, что вы мне приказываете, чтобы я прыгнул в море. Это совершенно невозможно! Здесь все в волнах и заражено акулами, которые съедят не только мальчика, но и меня».

Так второй матрос отказался исполнять приказ. Капитан Канту, ощутив большое бесчестие, сбросил рубашку, штаны и схватил кусок веревки. И говорит: «Ты мне не подчиняешься бросаться за борт, но вот в чем ты мне подчинишься – это маневр, который я прикажу тебе выполнить».

А на шхуне стояло два мотора немецкой национальности, знаменитые «Вольверин». И капитан приказал, какой маневр делать.

Мальчик тем временем, кажется, начинал понемногу обучаться плавать. Иначе бы он уже утонул, поскольку маневр был не скор. Лучше сказать, шхуна разворачивалась очень медленно, и мальчик бы должен был утонуть, но упрямо цеплялся за волны.

Капитан прыгнул в море. Капитан Канту. Доплыл до мальчика, обвязал веревкой и тогда поднял на палубу. Ни капитана, ни мальчика не съела акула. Они, думаю, насытились первым матросом.