Мексиканский для начинающих

Я переполнен годами, как обжора, до тяжести, и трудно сейчас сказать, не знаю, мои ли это воспоминания. Их много вокруг и лезут чужие. Все путается, рассыпается, как белый пляжный песок.

Вот вижу один бригантин в море, который ждет меня. На него можно без билета. На его борту, думаю, есть ли кто? Немного страшно, если нету!

«Подожди, подожди еще немного, – поет дон Томас, – прежде, чем увозить мое счастье! Подожди, корабль забвения! Я умру, когда ты поднимешь паруса».

Солнце растворилось, исчез горизонт, и дон Томас Фернандо Диас легко и незаметно вошел в ствол пальмы, под которой обыкновенно сидел. Лучше сказать, слился, чтобы вместе утечь в песчаную воронку, через какое-то время.

Все наши знают эту пальму-подростка. У нее, одной из немногих, есть имя. Ее так и называют – пальма дон Томас. Если усесться под ней на закате, можно услыхать голос, знакомый, хоть и с привкусом кокоса. Дон Томас рассказывает о жизни на острове Чаак, как ее видно оттуда, где он сейчас.

Бывает, что его перебивают другие голоса, неведомо как забредшие в пальму. Откуда они там взялись, не знаю, не могу сказать. Может, просто гостят.

Прыжок назад

Все наши на острове Чаак хорошо знают числа, потому что на юг от государственного флага и бронзовых орлов улицы под нечетными номерами – с первой по двадцать третью, а на север под четными – со второй по двадцатую. А вдоль моря, пересекая улицы, идут авениды – пятая, десятая, пятнадцатая и так, через пятерку, до сотой, где теперь аэропорт. Если все сосчитать, у нас получается двадцать три улицы, которые поперек острова, и двадцать три авениды, набегают три «бис», – вдоль. Да еще сама набережная, единственная с именем собственным, знаменитого пирата Моргана, где сплошь ювелирные магазины.

Каждый год на маленький остров Чаак высаживается с моря и воздуха миллион человек. В основном гринго, им тут рядом. Остальные из каких-то совсем забытых Богом мест – из Европы, Азии, Южной Америки, Австралии.

Все наши, по-своему, знают географию. Чем ближе страна к острову Чаак, тем, разумеется, она больше. Например, Эстадос Унидос, Куба, Гондурас, Колумбия – очень велики. Еще Великобритания. Хотя довольно далеко, зато в самом названии величина. А дальше – все мельче и мельче – Франция, Алемания, Руссия, Чина, Хапон…

Наши думают, что только дай иностранцам волю, так все бы и осели на острове Чаак. И в этом есть правда – оседают.

Открывают новые рестораны, отели, велосипедные магазины, поля для гольфа, вертолетные площадки для обзора острова сверху, собачьи лазареты и виллы для аренды. Куда ни глянь – таблички «Сдается» или «Продается». Еще чуть-чуть и станем столицей мира, так наши говорят. Хорошо, что есть третий пункт Конституции, принятой пятого февраля 1917 года, который разрешает выдворять иностранцев с полицией в сорок восемь часов за оскорбление одного из наших коренных островитян. Впрочем, таких случаев, кажется, до сих пор не бывало. Дон Томас Фернандо Диас непременно знал, кабы третий пункт когда-либо применили. Его пальма шелестит, раскрывает листья, как ладони, и роняет кокосы, когда хочет высказаться.

– На вилле «Могила улитки», что на пятнадцатой авениде, вот какое объявление: «Продаются картины по сто песо, новеллы по пятьдесят за десяток и запеленатое дитя камня – по договоренности». Может, я отсюда не все разглядел, как следует, не знаю, не могу сказать. Но вот что верно, так это то, что «Могила улитки» принадлежит сеньоре Ракель-Дездемоне Горбач. Говорят, сеньора родственница русского президента. В ее кафе «Диаманте» всегда собирались некоторые из наших, чтобы обсудить международные отношения.

Бывало интересно послушать, сколько в мире сложностей. Хотя я не очень разбирался, о чем речь, потому что слишком много воды между нами и Европой и еще больше – между нами и Азией, где живут эти русские.

Однако дух замирал, когда говорил директор заповедника голубых крабов дон Хорхе Наварро. Он говорил то, что могло напугать, но лучше всего запоминалось: «Сейчас, после распада Унион Советика, – он громко сосал лжесигарету, с помощью которой бросал курить. – Это хуже, чем кто-либо может представить! Нарушилось равновесие!»

«Это всегда к беде, когда что-то распадается, – соглашалась сеньора Ракель-Дездемона, разглядывая руку, тронутую подагрой. – Все вкривь и вкось». Художник Карлос Хосе Абрахам, который тогда расписывал потолок кафе – падающими звездами и бриллиантовыми ангелами, – тоже присаживался за столик. «Что нам до чужих распадов, – говорил он. – Важно внутреннее равновесие и связь с космосом».

Помню, дон Хорхе, вообще нервный, да еще бросающий курить, разгрыз лжесигарету, как куриную косточку, и выплюнул в пепельницу: «Вы не можете вообразить, сидя на нашем благословенном острове, насколько все нарушилось и распадается! Грингос уже творят, чего хотят, без оглядки. Вот даже тут, на нашем благословенном острове, давят джипами голубых крабов, когда те мигрируют через дорогу!»