Мексиканский для начинающих

— Кто такая? Что за Адель? — натурально недоумевал Василий. — Может, твоя подружка?

Но Шурочка уже читала другую грамоту — от бабы Буни.

«Пусть все для вас сбудется — во здравии, с веселием и милостью. Предсказываю судьбу Шурочки — будет улучшаться, пока связана с Васьком. Это же правильно и для его судьбы. Тут у нас хорошо, хотя в гости не зову. А когда-нибудь да свидимся. Подарок за мной не пропадет. Все, что имела, — ваше. С любовью неземной — Буня. P.S. Десять заповедей подучите. Посещайте Малый».

Послание было нетутошним, запредельным — из камня вытесанное, перстом писанное. Помянули Буню, рабу Божью, добрым словом. Помолчали, и Сьенфуэгос дал залп из всех орудий.

Притащили бандероль с острова Рокета. Конечно, в ней был хер моржовый слоновой кости с серпом и молотом, выполненный лично Херардо. Помолчали, помянули словом и петардой.

И ворвался вдруг «Интернационал» в сопровождении Гаврилы с семейством. Все поднялись, недоумевая, откуда это. Ни одного музыкального инструмента! Только Хозефина с мальчиком, напоминавшим коллекционную валторну. С минуту мелодия пожила и эдак заунывно сошла на нет, оставив кучу загадок.

— Вы чего, братаны? — удивился Гаврила. — Мальчонку моего не слыхали? Вчера по телеку показывали в программе «Пердад пердида[66]». Как хитину нажрется, выпуливает, будь здоров, — с первой до последней ноты. Так пробирает, аж мурашки!

Тем временем Гаврила Второй уже тянулся к фуршету, узрев кое-какие панцирные дары моря. А Первый, подойдя к Василию, зашептал:

— Мы, брат, экспромтом и, пойми, оказались в глупом положении — без подарка. Вот и думаю, преподнесем-ка на свадьбу мальчонку, от всей души.

Василий, не умевший отказываться от всей души дареного, сильно растерялся:

— А что же Хозефина?

— Хозя? Нет-нет, Хозя со мной остается!

— О чем шепчетесь? — подошла Шурочка. — В чем дело?

А дело, как и все, связанное с Гаврилой, принимало странный оборот, быстро обрастая чепухой и нелепицей.

— Любимая, нам дарят мальчика, — сказал Василий, бледнея по мере уяснения сути.

— Какого? — взглянула Шурочка на Гаврилу.

А кстати и сам мальчонка подал от стола интернациональный голосок: та-та-тиим-та-та-тии-та-та-та-та-ти-ти!

— Да вон того — нашенского с Хозей! Гаврилу Второго! Ни пеленок вам, ни сосок. Воспитан и готов к дружбе! Не надо благодарностей, молодожены.

— Отчего же — спасибо огромное! — сказала Шурочка. — Берем, но без «Интернационала»! И так слишком богато.

— Шутите, мадам! Куда это вы дареному заглядываете? Нет, без музыки не отдам! Да и с музыкой подавно! — захохотал Гаврила. — Уна брома![67] Вот мой нешуточный подарок — полкила кокаина! — И он вывалил на стол дюжину объемистых пудрениц. — Постре![68]

Все гости, кто по незнанию, кто, напротив, осведомленные, — принялись пудриться. Это выглядело забавно — мужики с пудреницами и трубочками в носу. Дон Борда весьма сокрушался:

— Эх, не могу нюхнуть — только на ветер пущу!

А майор Родригесс до того запудрился, что, видно, вообразил себя главной фигурой, свадебным быком на песчаной арене.

Глаза его сначала побелели, слившись с бинтами, затем побагровели, как два рубина в простокваше. Роя копытом песок, он выбирал тореро по вкусу и сдуру остановился на призраке дона Борда, решив, что такого тщедушного забодает без проблем.

Нет, не было у майора стратегической смекалки, да и тактическим оказался ослом. Раз за разом проскакивал сквозь дона, а повадок не менял. Туповатый бычок!

— Торо! — возбудился алькальд, переживая за честь мундира. — Торо!!! Торо, майор!

Рроддрриггессс ррассввирреппелл!

Бинты развевались вокруг башки, как свадебная фата, как бандерийос. С пеной у рта он снова и снова врубался в дона, как в мантилью тореро.

Призрак Борда, сначала вовсе безучастный к наскокам, беседовал с Мануэлем на теософские темы, — вскоре начал злиться.

— Вась, — сказал он, — обрати внимание, милейший, какие у нас дуболомы в полиции!

— Таких повсюду навалом, — отвечал Василий.

— Правда? — удивился дон Борда. — А я-то думал, что в других краях получше. Нет, все же у нас особенная остолопская порода, хоть кол на голове теши!

С этими словами он достал из рукава камзола небольшой, но увесистый кол и втесал майору аккурат меж рогов. Тот рухнул, как заколотый.

— Смертоубийство?! — воскликнул алькальд.

— А что ж вы думали, ваше превосходительство, — сколько терпеть от второстепенных чинов? Ухо мне полагается или нет?

— Конечно, — устало согласилась Шурочка. — Золотое! А у майора, кажется, ослиные. Кстати, кости не выбрасывайте, пожалуйста.

— Какие кости? — удивился Василий. — У нас бескостный фуршет.

— Ну, в общем, объедки со стола, — вздохнула она. — Хочу посылочку собрать в ветлечебницу для Пако.

— О, сердце женщины! — ахнуло большинство гостей, расшевелив Родригесса.

Покряхтывая, направился он к Сьенфуэгосу перебинтовываться из кобуры. Когда бинтуют раны, свадьба на исходе — верная примета.

Но генерал-охранник неутомимо салютовал, петардил и фейерверчил.