Мексиканский для начинающих

Итак, тропический ли климат, хамство ли Трухильо, отступничество ли доньи Асусены, наш ли третий мир вообще, но Марсело, тонкий и благородный, бесповоротно окозлел. Когда дон Гало видел его последний раз рядом с публичным домом, багровый и распухший рог напоминал нечто знакомо-обыденное, но так редко встречаемое на лбу, что было немыслимо. Козы, впрочем, принесли по семь козлят, только женского пола, чивас. Да так и пошло, каждые пять месяцев. После третьего окота, когда стадо достигло семи тысяч, а в сельве появились странные подвиды, вроде рогатых броненосцев, ангорских полутушканов, крокодилов с выменем и блеющих пеликанов, парнокопытных черепах и щелезубов без щелей в зубах, — дон Гало прикинул на бумажке в столбик, что к Рождеству третьего года поголовье превысит двадцать восемь миллионов. Он долго еще складывал и множил, делил и вычитал, не веря цифрам.

В то время как начальнику нашей полиции сеньору Трухильо Сетине начали поступать заявления от одиночных туристок с просьбами разыскать лохматого белого мачо, кавказского типа, большого ловкача, орудующего на диком берегу, — для повторных встреч.

Словом, наметился какой-то распад или соединение, что-то необратимое. Лучше сказать, триада, хоть и не умею объяснить.

Тогда-то дон Гало и произнес в прямом эфире: «Нет, это не моя судьба!», что сразу отразили на одной из медных дощечек, прикрепленных к парковым скамейкам. Это были его последние слова на острове, так мне сейчас кажется. Без разговоров продал ранчо сеньору Трухильо, вместе с козами и правом на козла, который, однако, был неуловим, сохранив кое-какие навыки Единорога.

Еще до начала массовых забоев, не дожидаясь сафьяновых сомбреро, дон Гало с доньей Асусеной покинули наш остров. В их парусах карибский свежий ветер, и зажили они, как пятьдесят лет назад, в любви — не знаю, не могу сказать, где это место. Может, варят по-старинке бычьи уши, которых у дона Гало целая связка, — и счастливы.

Хоть рано ли, поздно, а все возвращаются к нам — в тот мир, который пока не пронумерован.

И дон Томас Фернандо Диас умолк, затихла пальма. Лишь плотно ухо приложив к стволу, возможно было различить похрапывание, как будто дон Томас размеренно колол при помощи мачете спелые кокосы. Их молоко поможет кабальеро в пору предрассветной текильной засухи — пусть будет так.

Прибитые к острову (История бытия, изложенная доном Томасом)

К нашему острову Чаак то и дело чего-нибудь прибивает. И среди мусора, который сам по себе любопытен, потому что неведомо откуда, попадается кое-что наполненное смыслом. Море дает нам откровения, и мы часто искушаемся, не зная, как истолковать.

Если глянуть в колодец времени, который близ пальмы дона Томаса, — это сразу видно, что так было всегда.

— Дерево — столпотворенье лет. В моей пальме память ее праматери — Той, У Которой Триста Грудей. Лучше сказать, столько кокосов когда-то вызревало, — говорит дон Томас.

В ту пору к северному берегу прибило дюжину теток. Их вид не был приятен для глаза. Они напоминали клубни репы-хикамы, которые толсты и безвкусны. А черепа их были голыми, как панцири улиток. «Муй феос», — назвали их наши, то есть очень ужасные и безобразные. Хотя, конечно, никто не сомневался, что тетки — богини. Ну, в общем, это сразу было понятно.

Наш остров тогда имел длинное имя — Место, Где Как-то Жизнь Идет. И мы жили, можно сказать, неплохо. И к смерти относились хорошо. Разве что мало ее ценили, поскольку не знали, зачем она.

Были у нас и некоторые боги, с которыми сложились мягкие отношения, как с дальними родственниками.

Но вот что произошло. Новые наши тетки Феос объявили, что жизнь тут не идет, а лежит, и нужны перемены. И они все сами наладят, если будет от нас послушание. Всемогущий бог Кукулькан, Пернатый Змей, нарочно отправил их для этой цели, потому что заботится и о малом острове в океане.

Так мы впервые услыхали о Пернатом Змее. И это было поразительно, что у него такие возможности — и летать, и ползать. Кукулькан, говорили тетки, единственный Бог, бывший прежде всего сущего, которое он-то сам и создал. И вот в трудах творческих раздвоился от усилий. То есть Бог единый, втолковывали тетки, но все же раздвоенный, в чем свои плюсы и минусы.

Это интересно было слушать, хоть и тревожно. Мы не совсем понимали, зачем потребовалось нас создавать. Уж если мы сами чего-то создавали, то, ясно, — для потребления. И не хотелось думать, что мы в некотором роде маисовое поле, а кто-то поджидает урожай.

Теток Феос, конечно, раздражали наши сомнения, которые задерживали нужные перемены в жизни. Не знаю, не могу сказать, как это получалось, какой властью, но тетки превратили наших детей в мышей. Особенно один мальчик по имени Ратито выглядел настоящей мышью больших размеров. Он очень страдал, потому что родители не признавали в нем сына.