Мексиканский для начинающих

— Да у меня носки дырявы, — шепнул Василий.

— Свои отдам, — благосклонно-твердо улыбнулся Алексей Степанович. — Но прежде банкет! Там все подробности. — Нехотя выпустил Пруна, и тут же девушки, щебеча, повлекли по коридору в Шурочкину бывшую комнату. Впервые открылось тепловодное море, посреди которого стоял, видно на якоре, здоровенный белый пароход. На палубе виднелись многочисленные шлюпки, баркасики и даже ладьи. Поднимался ряд зауженных кверху труб и каких-то подтрубков — вероятно, для подачи свистковых сигналов.

«Куда ж нам плыть», — подумал Василий, зажмуриваясь. А когда открыл глаза, понял, что и пароход сплошная иллюзия. Не было никакого парохода. Лишь банкетный стол со множеством блюд, подблюдков, тарелок, бутылок, рюмок и фужеров, напоминавших все же иллюминаторы, куда хочется глянуть на бесконечные воды.

Теплая Шурочка, подобно морскому прибою, будто поднесла к столу и ласково усадила.

— Из ваших рук, — сказал Василий игриво, — хоть денатурату.

— До этого, надеюсь, не дойдет! — И она наполнила рюмку чем-то медово-золотистым.

Хоть и не на пароходе они сидели, а все ж таки голова Василия плыла и плыла, слегка подпрыгивая, как мяч, в неведомые, серебряные дали.

— Серебряный треугольник, — толковал босс Алексей Степанович. — Серебряный треугольник…

Выпив, Василий склонялся к соглашательству.

— Треугольник — великая фигура! Много чего содержит. Опора мирозданья! — кивал он далеко уже заплывшей головой.

— Мы дарим вам незабываемую неделю! — наседал босс. — Шурочка встретит на месте.

— На любом месте, Шурочка! — воскликнул Василий. — В любом углу, прямом иль остром!

Шурочка привлекла его голову и шепнула:

— А на вершине пирамиды? Согласен?

Василий утвердительно махнул рукой, сбивая рюмки. Это отняло последние силы, и он забылся.

Взмах руки — мигание глаза

Так устроен человек, что за взмахом руки часто следует мигание глаза. Моргнув, Василий Прун обнаружил себя в самолете. «С парохода, — вяло думал он, — да в самолет. Похоже, чем-то опоили». Вспомнил о Шурочке, и в голове потеплело: «Мы сговорились о хорошем!»

На самолетных телевизорах вычерчивался курс полета. Выходило, что зависли посреди Атлантического океана. Совсем не верилось. Василий заерзал и определил, что крепко-накрепко пристегнут. Все же изловчился поглядеть в окошко и увидал далеко внизу зыбкую плоскость. В беспредельности облачных и океанских просторов ощущалось чуждое дыхание вселенной.

Василию казалось, что душа его, вырванная властным взмахом руки из земной юдоли, одинокая, безвестная, летит к своей посмертной судьбе. Горело, как окно в ад, неугасаемое солнце — пламенная вершина золотой пирамиды, ближе к основанию которой и пробиралась обмирающая, мигающая душа Василия. А слева открылось отражение этой пирамиды — лежащий в океане Бермудский треугольник, бездонный и стальной.

Весь мир вдруг предстал гигантским треугольником, в центре которого, на пересечении биссектрис, подмигивал сияющий глаз. Заискивая, Василий тоже подмигнул и помахал рукой. Он подмигивал и махал. Махал и подмигивал, вроде бы подавая весть о себе, — вот она, моя душа, пролетает в неизвестном направлении.

Подали выпить, и Василий, конечно, отвлекся от маханий и подмигиваний. Небесный глаз безнадежно прикрылся. Все задремали.

Проснувшись, Василий увидел под крылом огромный город, уходящий за горизонт к горной гряде, которая, что удивительно, целиком состояла из равнобедренных треугольников. «Именно в такой загробный мир, — вздохнул Василий, — должна угодить моя грешная чертежная душа».

Пирамидальная страна

Неладное творилось с организмом. Казалось, душа Василия Пруна, когда задремал в самолете, вышла в районе Бермудов. А уж тело-то в одиночку приземлилось в международном аэропорту столицы Мексики.

«Хотя как без души-то? — задумывался он. — Кранты, когда отлетает! Верно, это мой дух вышел над океаном».

Известно, дух — некоторая наиболее воспитанная и приличная существенная наша часть. И вот теперь в аэропорту Мехико имелся Васька Прун, лишенный лучшей, скажем, части. Само имя его внезапно урезалось.

Поначалу он все валил на похмелье. И в этом была своя правда. У похмельного плоть, как правило, восстает, бунтует, порабощая все что может. Подходя к таможенному контролю, Васька внутренними, как говорится, очами пошарил по закоулкам естества — ни шиша, напоминающего дух. Васька оказался брошенным в чужом и плоском, как лист ватмана, мире. Впрочем, все было начерчено довольно красиво. И особенно Шурочка, махавшая рукой среди встречавших. Она находилась в одной с ним плоскости, и он больше никого не замечал.

Некоторое время они ехали в желтой машине по городу, где все было кубически-пирамидальным. Только Шурочка плавно состояла из овалов, эллипсов и полукружий. Склоняясь к этим приятным очертаниям, осмелевший Васька вопрошал:

— Шурочка-мурочка, на каком я свете?

— Новый свет! — усмехалась она. — Погляди, вторая по величине в мире площадь — Сокало!