Читаем Мексиканцы полностью

Это дети, сказал я. Два мальчика и три девочки.

Чего им надо? — спросил мой дядя.

Бобов и муки и соли, сказал я. Им много не надо, сказал я.

Скажи им пусть уходят, сказал мой дядя. Он не умеет подрезать виноград.

Любой может научиться подрезать виноград, сказал я.

Он разорит мой виноградник, сказал мой дядя.

И утащит все, что не имеет корней в земле, сказал я.

Я плачу на десять центов больше, чем большинство других фермеров, сказал мой дядя.

Он говорит, этого недостаточно, сказал я.

Ну, спроси его, сколько по его мнению достаточно.

Сеньор Кабрал, сказал я мексиканцу, вы будете работать за тридцать пять центов в час? Моему дяде не нужны помощники, но вы ему нравитесь.

Будет ли у вас жилье для моей семьи и животных? — спросил мексиканец.

Да, сказал я. Скромное но удобное.

Много ли работы? — сказал мексиканец.

Очень немного, сказал я.

А это приятная работа? — спросил мексиканец.

Это приятная и полезная работа, сказал я.

Хуан Кабрал вылез из фургона и подошел к моему дяде. Мой дядя был не на шутку напуган. Собаки шли по пятам за мексиканцем, а его дети уже окружили моего дядю.

Сеньор, сказал мексиканец моему дяде, я буду работать на вашем винограднике.

Я польщен, сказал мой дядя.

Он был совсем сбит с толку. В основном из‑за собак, но еще и из‑за пяти детей мексиканца и его великолепных манер.

И уж конечно не из‑за ружья. Не было такой силы на свете, что могла запугать моего дядю.

К трем часам пополудни мексиканцы расположились в маленьком домике, и я повел Хуана Карбала и Панчо, и его хромого двоюродного брата Федерико к лозе, чтобы научить их, как подрезать виноград. Я объяснил цель каждого движения ножницами. Чтобы сохранить форму виноградника. Чтобы куст был здоровым. Чтобы молодые побеги тянулись вверх к солнцу. И так далее. Я перешел от одного ряда винограда к другому. Я подал ему ножницы и спросил, не будет ли он против попробовать подрезать виноград. Он был очень вежлив и сказал, с удовольствием. Он работал вдумчиво и медленно, объясняя все своим детям и хромому двоюродному брату, как я объяснял ему, назначение каждого движения ножниц. Его хромой двоюродный брат Федерико, кому было шестьдесят лет или около того, был под очень большим впечатлением.

Я посоветовал им поработать до темноты и вернулся к дяде, который сидел за рулем своего форда и дремал.

Ну и на что это похоже? — сказал он.

Все замечательно, сказал я.

Мы ехали обратно в город со скоростью шестьдесят шесть миль в час, как будто за дядей черти гнались, он молчал всю дорогу. Когда мы въезжали на Вентура Авеню около Феар Граундз он сказал, все эти четыре собаки и гроша ломанного не стоят.

Да не в собаках дело, сказал я. Мексиканцы просто по–другому смотрят на вещи.

Я думал, эта собака меня укусит, сказал мой дядя.

Нет, сказал я. Она даже и не думала. Даже если бы вы пнули ее. Ее сердце полно любви. Как и у мексиканцев. Да и крадут они все больше так, по мелочи.

Эти детишки на вид вроде здоровенькие, сказал мой дядя.

Здоровее не бывает, сказал я.

Что они едят? — спросил мой дядя.

Бобы и мексиканский хлеб, сказал я. Все такое, что вам вряд ли подходит.

Думаешь, он когда‑нибудь научится подрезать виноград? — спросил мой дядя.

Разумеется, сказал я.

Я не думаю, что они угонят трактор, так ведь? — сказал мой дядя.

Нет, он слишком тяжелый.

Я потерял деньги на этом винограднике в прошлом году, сказал мой дядя.

Я знаю, сказал я. Вы потеряли деньги и в позапрошлом году тоже.

Я теряю деньги на этом винограднике с тех самых пор, как купил его, сказал мой дядя. Кому нужен виноград? Кому нужен изюм?

Может в этом году будет по другому? — сказал я.

Ты думаешь? — спросил мой дядя.

Я думаю у этого мексиканца получится, сказал я.

Забавно, сказал мой дядя. Я подумал о том же. Если у него получится прокормить тринадцать ртов этой зимой, не считая его самого, в этом году все будет не так уж плохо.

Нельзя потерять больше, чем в прошлом году, сказал я.

Япошки тоже ничего, сказал мой дядя, но они смотрят на вещи иначе чем мексиканцы.

Япошки никогда не додумаются до того, чтобы держать четверых дворняг, сказал я.

Они отгоняют собак прочь, сказал мой дядя.

Они кидают в собак камни, сказал я.

Я думаю у меня будет хороший год в этот раз, сказал мой дядя.

Больше мы не обменялись ни словом, до самого города.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сароян, Уильям. Рассказы

Неудачник
Неудачник

«Грустное и солнечное» творчество американского писателя Уильяма Сарояна хорошо известно читателям по его знаменитым романам «Человеческая комедия», «Приключения Весли Джексона» и пьесам «В горах мое сердце…» и «Путь вашей жизни». Однако в полной мере самобытный, искрящийся талант писателя раскрылся в его коронном жанре – жанре рассказа. Свой путь в литературе Сароян начал именно как рассказчик и всегда отдавал этому жанру явное предпочтение: «Жизнь неисчерпаема, а для писателя самой неисчерпаемой формой является рассказ».В настоящее издание вошли более сорока ранее не публиковавшихся на русском языке рассказов из сборников «Отважный юноша на летящей трапеции» (1934), «Вдох и выдох» (1936), «48 рассказов Сарояна» (1942), «Весь свят и сами небеса» (1956) и других. И во всех них Сароян пытался воплотить заявленную им самим еще в молодости программу – «понять и показать человека как брата», говорить с людьми и о людях на «всеобщем языке – языке человеческого сердца, который вечен и одинаков для всех на свете», «снабдить пустившееся в странствие человечество хорошо разработанной, надежной картой, показывающей ему путь к самому себе».

Кае Де Клиари , Марк Аврелий Березин , Николай Большаков , Николай Елин , Павел Барсов , Уильям Сароян

Фантастика / Приключения / Проза / Классическая проза / Научная Фантастика / Современная проза / Разное
Студент-богослов
Студент-богослов

«Грустное и солнечное» творчество американского писателя Уильяма Сарояна хорошо известно читателям по его знаменитым романам «Человеческая комедия», «Приключения Весли Джексона» и пьесам «В горах мое сердце…» и «Путь вашей жизни». Однако в полной мере самобытный, искрящийся талант писателя раскрылся в его коронном жанре – жанре рассказа. Свой путь в литературе Сароян начал именно как рассказчик и всегда отдавал этому жанру явное предпочтение: «Жизнь неисчерпаема, а для писателя самой неисчерпаемой формой является рассказ».В настоящее издание вошли более сорока ранее не публиковавшихся на русском языке рассказов из сборников «Отважный юноша на летящей трапеции» (1934), «Вдох и выдох» (1936), «48 рассказов Сарояна» (1942), «Весь свят и сами небеса» (1956) и других. И во всех них Сароян пытался воплотить заявленную им самим еще в молодости программу – «понять и показать человека как брата», говорить с людьми и о людях на «всеобщем языке – языке человеческого сердца, который вечен и одинаков для всех на свете», «снабдить пустившееся в странствие человечество хорошо разработанной, надежной картой, показывающей ему путь к самому себе».

Уильям Сароян

Проза / Классическая проза
Семьдесят тысяч ассирийцев
Семьдесят тысяч ассирийцев

«Грустное и солнечное» творчество американского писателя Уильяма Сарояна хорошо известно читателям по его знаменитым романам «Человеческая комедия», «Приключения Весли Джексона» и пьесам «В горах мое сердце…» и «Путь вашей жизни». Однако в полной мере самобытный, искрящийся талант писателя раскрылся в его коронном жанре – жанре рассказа. Свой путь в литературе Сароян начал именно как рассказчик и всегда отдавал этому жанру явное предпочтение: «Жизнь неисчерпаема, а для писателя самой неисчерпаемой формой является рассказ».В настоящее издание вошли более сорока ранее не публиковавшихся на русском языке рассказов из сборников «Отважный юноша на летящей трапеции» (1934), «Вдох и выдох» (1936), «48 рассказов Сарояна» (1942), «Весь свят и сами небеса» (1956) и других. И во всех них Сароян пытался воплотить заявленную им самим еще в молодости программу – «понять и показать человека как брата», говорить с людьми и о людях на «всеобщем языке – языке человеческого сердца, который вечен и одинаков для всех на свете», «снабдить пустившееся в странствие человечество хорошо разработанной, надежной картой, показывающей ему путь к самому себе».

Уильям Сароян

Проза / Классическая проза
Молитва
Молитва

«Грустное и солнечное» творчество американского писателя Уильяма Сарояна хорошо известно читателям по его знаменитым романам «Человеческая комедия», «Приключения Весли Джексона» и пьесам «В горах мое сердце…» и «Путь вашей жизни». Однако в полной мере самобытный, искрящийся талант писателя раскрылся в его коронном жанре – жанре рассказа. Свой путь в литературе Сароян начал именно как рассказчик и всегда отдавал этому жанру явное предпочтение: «Жизнь неисчерпаема, а для писателя самой неисчерпаемой формой является рассказ».В настоящее издание вошли более сорока ранее не публиковавшихся на русском языке рассказов из сборников «Отважный юноша на летящей трапеции» (1934), «Вдох и выдох» (1936), «48 рассказов Сарояна» (1942), «Весь свят и сами небеса» (1956) и других. И во всех них Сароян пытался воплотить заявленную им самим еще в молодости программу – «понять и показать человека как брата», говорить с людьми и о людях на «всеобщем языке – языке человеческого сердца, который вечен и одинаков для всех на свете», «снабдить пустившееся в странствие человечество хорошо разработанной, надежной картой, показывающей ему путь к самому себе».

Уильям Сароян

Проза / Классическая проза

Похожие книги

Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза