Меланхолия гения. Ларс фон Триер. Жизнь, фильмы, фобии

Общая же характеристика, данная фон Триеру Кристианом Клемпом, такова: милый и приятный человек, который в первую очередь старается жить в минимально возможном объеме страха, а также искренне старается делать людям добро и делиться с ними своими заумными радостями. Например, на кухне, где он не так давно хотел накормить друга рыбой, запеченной в соли, и картошкой фри, которую он сам любил в молодости.

– Мы простояли на кухне пять часов – мы тогда остались дома с детьми, жены ушли в театр. Нужно было сделать фритюр и какой-то дико сложный соус для картошки. Сама картошка тоже готовилась как-то по-особенному. Его очень успокаивает, когда у него есть возможность объединить множество разных вещей в одно целое. Съели мы все это за пять минут – это ему вообще свойственно. Все было очень вкусно, но под конец ему это осточертело. Потом мы пили зеленый чай, и здесь крайне важно было следить за тем, сколько пены будет на поверхности, – Ларс предпочитает, когда она вся укрыта пеной.

Свержение оленя

Сегодня первый весенний день. Светит солнце, земля под ногами мягкая и коричневая, и весна застыла наготове в деревьях, кустах и траве. Небо над домом режиссера полно птичьего щебетанья. Я выхожу из машины на парковке и сразу замечаю Триера, который разговаривает по телефону у теплицы.

– Сейчас детей заберем, – говорит он, положив трубку и махая рукой в сторону машины.

Через пятнадцать минут он останавливает машину на большой щебневой площадке, ставит ее на ручной тормоз и выходит из нее.

– Где мы?

– На Багсвердском озере.

Мы подходим к озеру, в окрестностях которого зима потихоньку начинает ослаблять хватку. Поверхность по-прежнему укрыта огромным сине-серым пластом льда, но оттепель уже проела в нем отверстия, и озеро со всех сторон окружено венком по-зимнему лысых деревьев, стволы которых золотисто тлеют на солнце. Готовясь к съемкам «Антихриста», Триер делал то, что обычно ему не свойственно: смотрел фильмы. Он рассказывает об этом, когда мы ступаем на широкий мост и усаживаемся на скамейке, с которой открывается вид на все озеро. Японские фильмы ужасов, «Ведьму из Блэр» и старый черно-белый «Вампир» Карла Дрейера.

– Когда я писал сценарий, я часто сюда приходил после того, как отвез мальчишек в школу. Слушал в айподе музыку из фильмов ужасов. Как это круто придумано вообще – айпод, да? Именно о таком ты мечтал ребенком: а вот бы можно было взять с собой в лес музыку! И вдруг ты действительно можешь взять с собой музыку. Я, кстати, именно на этой скамейке обычно сидел, – говорит он, хлопая ладонью по сиденью между нами.

Это место кажется мне почему-то хорошо знакомым. Этот свет, высота и окрас деревьев, уходящая вдаль широта – где-то я это уже видел, однако сейчас у меня не сразу получается сориентироваться в сторонах света.

– Ну ты же знаешь водный стадион, он вон там. А здесь снимали «Матадор», ресторан у озера, помнишь? – говорит режиссер. – Кажется, он называется «Нессеслоттет». А вон там Софиенхольм.

– Ого, сколько в этом озере буйков, – замечаю я.

– Да, – соглашается он. – Можешь пойти их выловить. Проставим на них очки, которые ты набрал.

* * *

В мае 2007 года настроение его было совсем другим, и в одном из интервью режиссер заявил тогда, что не знает, будет ли он еще когда-нибудь в состоянии снять фильм.

– Это очень странно, потому что раньше у меня в голове всегда было минимум три проекта одновременно, – сказал он. – Но сейчас там совершенно пусто.

Триер начал было работу над «Антихристом», который изначально задумывался как низкобюджетный фильм с Йенсом Альбинусом и Милле Хоффмайер Лехфельдт, снятый на даче в Одсхерреде, но быстро понял, что не в состоянии сейчас справиться с задачей. На тот момент он не выходил из депрессии уже несколько лет, раньше такого никогда не бывало. Так что, несмотря на то что никого в Дании не удивило бы, что истерзанная душа режиссера может провалиться так глубоко в черную дыру, для него самого это стало неприятным сюрпризом.

– Когда ты чего-то боишься, ты как будто никак не можешь найти выход, адреналин зашкаливает – и ты не можешь дышать. В депрессии же все телесные функции обнуляются. Ты лежишь, ноешь и смотришь в стену. Месяцами. А я и не ныл даже, я просто сдался, – говорит он.

Сам Триер считает, что его страхи стало настолько тяжело переносить, что все системы просто отключились – по аналогии с тем, как человек теряет сознание, испытывая сильную боль.

– Знаешь, как мышь, которая замертво падает на пол, после того как кот часами ее гонял. «Все, не могу, пошло оно все к черту. Хочешь меня сожрать – жри!»

Первым, по словам Триера, исчезло даже не хорошее настроение, а энергия и целеустремленность. Он мог, как он поэтично формулирует, «по три-четыре часа раздумывать, что надо бы встать и сходить отлить, не находя в себе сил это сделать. И как ты понимаешь, семья обычно не мечтает о том, чтобы папа днями напролет лежал и рыдал у себя в комнате. Так что я чувствовал ответственность и знал, что рано или поздно мне придется встать».