Мелья

Южный поезд готов был уже отойти от перрона, когда доктор и Хулио с документами на имя Хуана Лопеса разместились на своих местах.

В дороге почти не разговаривали. Альдерегиа быстро заснул, а Хулио забылся тревожным сном, просыпаясь при каждом стуке вагонной двери.

Еще не рассвело, когда остановились у станции Родас. Здесь они сошли и встретились в условленном месте с братом Густаво Фелисиано Альдерегиа: он ждал с автомашиной. Остаток пути до Сьенфуэгоса надо было проделать по шоссе, чтобы не появляться на городском вокзале, где наверняка можно было столкнуться с полицейскими шпиками.

Крепкое объятие, рукопожатие, и Хулио садится в машину. Не ведали тогда друзья, что видят друг друга в последний раз.

Фелисиано молчал, напряженно всматриваясь в темноту, а Хулио, засунув руки в карманы плаща, откинулся на спинку сиденья. Так и доехали до Сьенфуэгоса. Окраинами, по загородному шоссе, обогнули город и минут через двадцать остановились перед невысокими чугунными воротами, за которыми виднелся дом с верандой и окнами, забранными узорной решеткой. Их уже ждали. Хозяин дома представился:

— Исидор Гонсалес, морской агент. Все в порядке. Завтра с утра сядете на транспорт «Камайягуа», он идет в Гондурас.

Уже три часа, как, укутавшись в плащ, Хулио стоял на палубе, прислонившись к туго натянутому стальному тросу. Грязный пароходишко, специализировавшийся на перевозке фруктов, вызывал у него омерзение. Он напоминал тюрьму на Прадо I. Капитан сказал, что через день они пришвартуются в гондурасском порту Пуэрто-Кортес. Уходить в каюту не хотелось, хотя ветер посвежел и плащ не спасал от колючих порывов. Уже позади остался остров Пинос. Справа тянулись берега родной Кубы — провинция Пинар-дель-Рио. Еще несколько часов, и растают в ночной мгле ее очертания. Когда он возвратится на родину? А вдруг никогда?..

В этот предзакатный час море расстилалось безжизненной синей пустыней. На какое-то мгновение Хулио показалось, что вокруг только вода и больше ничего. Нет ни этого захламленного пароходика, ни серого берега на горизонте. И вдруг метрах в двухстах, разрезая воду, показался черный блестящий полумесяц. Акула! И сразу же в памяти возник августовский вечер и море в заливе порта Карденас.

Четыре часа под красным флагом

Люди ходили по берегу и смотрели на море. На рейде стоял пароход с невиданным флагом — красным. Он пришел сюда два дня назад, потому что Мачадо приказал не пускать его в гаванскую бухту. Теперь он на виду у всего Карденаса. Грузчики, что возили в шаландах мешки с сахаром на это судно, рассказывали небылицы. Что капитан не кричит на матросов, да и никто не кричит ни на кого, что чистота и порядок на борту невиданные и, наконец, что моряки обращались к неграм-грузчикам как к равным, радушно и приветливо. Хочешь не хочешь, а верить приходилось, ведь это был пароход из Советской России. Когда под вечер усталые грузчики возвращались домой, от знакомых и незнакомых отбоя не было: все хотели знать, что это за русские и похожи ли они на кубинцев.

Это случилось в 1925-м. Сухогруз «Вацлав Воровский» отправился в дальнее плавание. Это был первый визит советского парохода в западное полушарие. За кормой остались Аргентина, Уругвай, Бразилия, в начале августа «Вацлав Воровский» шел к Гаване, где должен был забрать 50 тысяч мешков сахара для «Лайл энд Компани Лимитед» в Бостоне.

В первые дни августа в Гаване распространилось с быстротой молнии известие о прибытии в порт парохода из далекой России. Профсоюзы, коммунисты и Федерация студентов собрали на набережной Гаваны несколько тысяч человек для встречи дорогих гостей. Но капитан парохода Кулагин получил по радио приказ о перемене порта назначения и, не дойдя нескольких десятков километров до Гаваны, повернул назад на восток, в порт Карденас.

Студенты и рабочие провели в тот же день многочисленную демонстрацию протеста, которая была разогнана полицией.

Был первый день учредительного съезда коммунистов, и Алехандро Баррейро предложил послать на советский пароход приветственное письмо или передать его устно. Стали думать, кому из делегатов поручить это задание, и выбор пал на Хулио Антонио.

Он решил добираться вплавь. Некоторые товарищи пытались отговорить его: ведь на рейде, где стоял «Вацлав Боровский», водились акулы. Да, это был сильный аргумент, способный устрашить любого, но только не Хулио Антонио. Он знал, что надо было рисковать, и сознательно пошел на риск. Где-то он слышал, что акулы остерегаются всего белого, поэтому он перекинул через шею и плечи длинную белую ленту, которую завязал у поясницы.

Акул он не повстречал, но плыть было тяжело. Он даже не ожидал, что придется так трудно. Ветер был встречный, и незаметные с берега волны доставили ему немало неприятных минут. Вначале он никак не мог приспособиться к накату волн, а это отобрало много сил.