Мелисса. Часть 1

Уносит время, рассудок тонет,

летят из глотки лавины чаек.

Я представляю твои ладони,

свои созвездья: Я представляю.

Я представляю вершины мира

плывут под ними акулы-тени.

Над головою, в недостижимом

смеются дети из сновидений.

Из сновидений, из паранойи

они разбились на два отряда:

швыряют шишки, и пахнет хвоей

вот здесь, на кухне, за дверью, рядом.

За этим шлаком, за кирпичами

зашевелились росточки веры.

Я представляю, ревут причалы,

и лодки больше не лодки – стрелы.

Стрелою мимо чужих учений,

чужих соблазнов, чужого фронта.

Стрелою нАсквозь ветров, течений

к твоим ладоням за горизонтом.

Матросы подняли шум и гам, и в водовороте бесшабашного веселья послышались крики: «Виктор! Виктор! Ты умеешь, умеешь веселить! Налейте ему братцы, налейте!».

Видение исчезло. Так значит, его зовут Виктор! Верган внимательно вгляделся в этого потерянного и одинокого человека, острое чувство жалости зашевелилось в нем, ему захотелось обнять его, укрыть невидимыми крыльями и влить частичку света в его страдающую душу.

Виктор, дотоле слонявшийся без дела, вдруг остановился и посмотрел на Вергана, и как зачарованный, нетвердой походкой подошел к нему.

– Добрый вечер, – обреченно произнес он.

– Добрый, – спокойно улыбнулся тот. – Садитесь рядом. Я вижу, вы устали.

– Устал? – хмыкнул Виктор и плюхнулся рядом, – Молодой человек, я пьян, очень и очень пьян!

– Пьянство сродни усталости, разве нет? – Верган посмотрел прямо в глаза своему собеседнику. Виктор напрягся на секунду ему показалось, что незнакомец потешается над ним, но его спокойный и участливый взгляд убедили его в обратном.

– Вы правы, правы, – с трудом произнося слова, ответил Виктор. – Устал я, устал душой. Боль, повсюду страшная боль. А сегодня, сегодня я почувствовал, как надвигается что-то! Что-то невыразимое и непреложное! Мне страшно! Страшно, дорогой незнакомец! На кого-то, невинного и счастливого, наброситься тьма. Тьма хочет жертвы. Тьма хочет собрать жатву! Да, как вас зовут?

– Верган!

– Верган, – протянул Виктор, достал папиросу и закурил. – Какое странное имя! Оно вам не подходит! Знаете, я же пьяный, и потому дурак, и потому хочу говорить. А вокруг, вокруг одни маски. А вы, вы без маски. Вы сияете, я вижу! Вижу! Я сам пришел на ваш свет! Сам! – и он замолчал, уставившись на грязный тротуар.

– Вы преувеличиваете, Виктор! – мягко ответил Верган и улыбнулся.

Мужчина вздрогнул и тихо рассмеялся:

– О! Вы знаете мое имя! Но откуда? Скажите? Неужели, я такая знаменитость, что в меня все тычут пальцем и шепчут друг другу на ухо: «Смотри, вот он, поэт Виктор, здешний пьяница и фигляр!».

– Нет, нет, мой друг, – он покачал головой. – О вас говорят, что вы талантливый человек. Не более того. Я бы хотел услышать ваши стихи. Вы сможете почитать их для меня?

Лицо Виктора искривилось гримасой боли. Слезы выступили на глазах. Он с трудом сдержал себя и ответил:

– Ваши слова причиняют мне страдание. Я талант? Нет! Нет! Я просто портовая пьянь! Вдохновение покинуло меня! Я давно ничего не писал! Давно! Но сегодня под вечер каким-то чудом я накропал плохенькие строки! – он замолчал, тревожно обвел глазами площадь, затем успокоился и продолжил: – Сегодня странный день. Я чувствую брожение тьмы, медленно ползет она из одного погибшего и проклятого места, которое есть в нашем городе. Я вижу, вы чужестранец, и не буду вас пугать долгими историями. Я просто прочту! – он достал из кармана газетный листок, исписанный меж типографских строк неровным почерком, и принялся читать, ежесекундно отрываясь и поглядывая на площадь:

Жизнь кипит, суета наполняет

тротуары, дороги, мосты.

А когда город встанет, устанет,

выйдут призраки из темноты.

С чердаков, из подвалов, из пыли

вереницею скорбной пойдут

в те места, где они раньше жили,

и кого-то с собой заберут.

Еле видимые силуэты

огибают огни фонарей.

Скоро ставни окон скрипнут где-то,

и опустятся ручки дверей.

И в ночи одинокий прохожий

черной тени увидит полет.

Разгадать он ее вряд ли сможет,

ну а сможет – домой не придет.

Духи будут бродить и скитаться,

вспоминать свои прежние дни.

Духи любят в тени оставаться:

в тишине, совершенно одни.

А на утро беззвучно, покорно

духи будут обратно спешить.

Вечность спрячется в темные норы,

чтобы следующей ночью ожить.

Верган задумчиво слушал его. Воображение рисовало образы. Такие темные и до боли знакомые. Он крепко сжал ладонь в кулак и шумно втянул воздух. Вот оно! Вот оно! Разлито повсюду: в воздухе, в ветре, в надвигающемся урагане!

– Про вас не зря говорят, что вы талант, мой друг, – Верган повернулся к Виктору и осторожно положил руку на его опущенное плечо. – Ваши крылья истрепались. Но ничего, скоро вы опять взлетите.

– Взлечу? Я? – поэт посмотрел на него отчаянным, мутным взглядом. – Я разучился летать! Умею только ползать! Только ползать! Я конченый человек, дорогой мой, конченый!

– В вас говорит хмель, – он убрал руку с его плеча. – Ваши крылья целы, вы немного залатаете их и полетите, полетите ввысь, к небесам!