Мелхиседек. Книга 2. Человек

Памятуя о том, что мы совершенно необоснованно и механически выделили тему искусства из всей темы "История", мы должны для себя признать, что у нас остается только одна возможность - пользоваться старыми критериями: непрерывность, историчность и наличие анализируемого содержания. С этими критериями мы вновь и подойдем к искусству, но уже не с целью доказательства его соответствия искомым характеристикам искомого исторического субъекта, а в попытке отсеять из всей его массы то, что не отвечает хотя бы одному из этих критериев. В шахматах это называется упрощением. Есть определенная категория рационально мыслящих шахматистов, которые закономерно считают, что выяснить, кто сильнее и поставить мат, можно с помощью всего лишь пяти-шести фигур, а не усилиями всего исходного набора доски, который только засоряет видимость и создает усложняющее количество возможностей, превышающее своей массивностью простые потребности. Эти шахматисты начало игры строят так, чтобы разменять побольше фигур и упростить ситуацию до небольшого количества вариантов, что как раз и обеспечивается малым количеством оставшихся фигур. То же самое с помощью наших старых критериев попытаемся сделать и мы.

А, подходя с этим намерением ко всем существующим видам искусства, мы, очевидно, первым делом должны отбросить те из них, которые связаны с достижениями науки и имеют своей основой техническую базу. Потому что эта техническая база не всегда была к услугам, скажем, фотографии или кино, вследствие чего их долгое время вообще не было ни в природе, ни в сфере искусства, что прямо заявляет нам о том, что эти виды искусства не имеют исторической непрерывности, так нами отстаиваемой в качестве одного из необходимых критериев. Киномеханики не разъезжали с передвижками по Шумеру или Египту, а рыцари Круглого Стола даже не предполагали, что когда-то появится некий вид искусства, где темы их заседаний станут переходящими из сценария в сценарий. Солдаты Наполеона видели и египетские пирамиды, и Московский Кремль, но ни слайдов этих экзотических мест не привезли с собой домой, ни фильма "Ватерлоо" не смотрели, утирая бессильные слезы. Исходя из всего этого, мы ведь не должны говорить о том, что все эти поколения людей жили без всякой задачи в том случае, если задачи человечества хоть в какой-то части располагаются в области кино. Так что кино мы должны исключить. Нам от этого только легче станет.

Хотя, по первому предъявлению вполне имел бы вид действительного тот чек, который предлагают нам в оплату за подтверждение непрерывности кино в истории человечества некоторые киноведы, которые утверждают, что кино - это просто продолжение театра иными средствами. Причем, конечно же, предполагается, что более совершенными. Но мы не можем принять этот чек к оплате - он не подкреплен авуарами его владельцев. Кино нельзя считать развившейся в совершенный вид формой театра. Это два совершенно разных жанра. И различие их кроется не в технических возможностях, а в наличии в одном случае, и в отсутствии в другом из них, выбора метода восприятия предлагаемого действия непосредственно самим зрителем. При просмотре театрального действия зритель может вникать в него любым угодным ему способом. Он может смотреть на любого из героев на любом участкесцены и на любую деталь представления. Он выбирает и последовательность перемещения своего взора, и очередность акцентов своего внимания. Действие просто целиком разворачивается перед нами, а мы смотрим на него своими глазами, через вольный фокус своего предпочтения. В итоге у нас возникают свои впечатления и свои эмоции.