– По-моему, он считает иначе, – ответил Брута, не сводя глаз со вспышек.
– Вот и мне так кажется, – уныло согласился капитан.
– Семь, а потом четыре.
– Я попаду в квизицию, – пожаловался капитан.
Брута уже собирался сказать: «Так возрадуйся же тому, что душа твоя наконец очистится», – но передумал. Сам не зная почему.
– Э-э, сочувствую, – промолвил он вместо этого.
Маска удивления на мгновение скрыла печаль капитана.
– Обычно вы говорите что-нибудь об очищении души, которому так способствует квизиция, – сказал он.
– Очистить душу никогда не мешает.
Капитан внимательно следил за его лицом.
– Знаешь, а он ведь плоский, – тихо промолвил он. – Я плавал по Краевому океану. Он – плоский, и я видел Край. И движение. Не Края, а там, внизу. Мне могут отрубить голову, но она… она движется!
– Но для тебя она скоро может перестать двигаться, – ответил Брута. – На твоем месте, капитан, я бы более тщательно выбирал себе собеседников.
Капитан наклонился ближе.
– И все-таки Черепаха Движется! – прошипел он и бросился бежать.
– Брута!
Вина заставила Бруту резко выпрямиться, так изгибается пойманная на крючок рыбешка. Он быстро обернулся и облегченно вздохнул. Это был не Ворбис, а всего лишь Бог.
Он прошлепал к мачте. Ом свирепо взирал на него единственным оком.
– Да?
– Ты совсем меня забросил, – изрекла черепашка. – Понимаю, ты очень занят… – И добавила язвительно: – Мог бы хотя б разок помолиться.
– Утром я тебя навещал. Пошел к тебе, сразу как проснулся, – возразил Брута.
– Я голоден.
– Вчера вечером ты съел кожуру целой дыни.
– А кто съел дыню, м-м?
– Это не он, – сказал Брута. – Он ест только черствый хлеб и запивает его простой водой.
– А почему он не ест свежий хлеб?
– Потому что ждет, когда тот зачерствеет.
– Ага, так я и думал, – кивнула черепашка. – Очень логично.
– Ом?
– Что?
– Капитан только что сообщил мне нечто странное. Он сказал, что мир – плоский и у него есть Край.
– Да? Ну и что?
– Но, то есть мы-то знаем, что мир – круглый, ведь…
Черепашка мигнула.
– Это не так, – сказала она. – Кто сказал, что мир – круглый?
– Ты сам и сказал, – ответил Брута и добавил: – В Первой Книге Семикнижья, если ей, конечно, можно верить.
«Раньше я никогда не ставил это под сомнение, – подумал он. – Во всяком случае, никогда так не говорил».
– Почему капитан вдруг решил рассказать мне об этом? – спросил он. – Нормальной беседой это не назовешь.
– Говорю тебе, этот мир создал не я, – вздохнул Ом. – Зачем мне было это делать? Он уже был создан. Но если б я и создал мир, то круглым бы его ни за что не сделал. Люди стали бы с него падать. И все море вылилось бы до дна.
– Не вылилось бы, если бы ты приказал ему остаться.
– Ха! Вы только послушайте его!
– Кроме того, сфера – это идеальная форма, – не сдавался Брута, – потому что в книге…
– Не вижу ничего особенного в сфере, – пожала плечами черепашка. – Если подумать, черепаха – вот идеальная форма.
– Идеальная форма для чего?
– Ну, во-первых, это идеальная форма для морской черепахи. Если бы она имела форму мяча, то постоянно выпрыгивала бы на поверхность, как какой-нибудь пузырь.
– Говорить, что мир – плоский, это ересь, – указал Брута.
– Возможно, но это правда.
– И он действительно покоится на спине гигантской черепахи?
– Он действительно там покоится.
– В таком случае, – торжествующе сказал Брута, – на чем стоит сама черепаха?
Черепашка непонимающе уставилась на него.
– Ни на чем она не стоит, – наконец фыркнул Ом. – Ради всего святого, это
– Я… э… думаю, я лучше пойду, доложу Ворбису о том, что увидел, – пробормотал Брута. – Если его заставлять ждать, он становится чересчур спокойным. Зачем я тебе был нужен? После ужина постараюсь принести тебе что-нибудь перекусить.
– Ты как себя чувствуешь? – участливо спросила черепашка.
– Очень хорошо, спасибо.
– Питаешься нормально и все такое прочее?
– Да, спасибо.
– Очень рад это слышать. А теперь беги. Я просто хотел сказать, я ведь твой Бог, как-никак, – крикнул Ом вслед убегающему Бруте. – И ты мог бы навещать меня почаще!
– И молиться погромче. Мне надоело напрягаться, чтобы тебя расслышать! – уже во весь голос проорал он.
Ворбис все еще сидел в своей каюте, когда запыхавшийся Брута постучал в его дверь. Ответа не последовало. Подумав немного, Брута решил войти.
Никто не видел, чтобы Ворбис читал. Он писал, это было очевидно, хотя бы по знаменитым Письмам – впрочем, этого тоже никто не видел. Оставаясь один, он проводил время, уставившись в стену или лежа ничком в молитве. Ворбис умел унижать себя в молитве так, что позы одержимых жаждой власти императоров выглядели по меньшей мере раболепными.
– Гм, – смущенно произнес Брута и попытался закрыть дверь.
Ворбис раздраженно махнул рукой и встал. Он даже не стал отряхивать пыль с рясы.
– Знаешь, Брута, – сказал он. – В Цитадели не найдется ни единого человека, который посмел бы прервать мою молитву. Квизиции боятся все. Кроме тебя, как мне кажется. Ты боишься Квизиции?