Пустыня. После смерти – пустыня. Пустыня. И никаких тебе преисподних. Может, еще есть надежда?
Он вспомнил песню из далекого детства. Странно, но она повествовала вовсе не о муках. Никто в ней не корчился под железными копытами. И рассказывала она не об Оме, ужасном в своей ярости. То была простая домашняя песня, внушающая неподдельный ужас своим постоянным повторением:
– Где я? – спросил он хрипло.
– ЗДЕСЬ НЕТ ПОНЯТИЯ «ГДЕ», – ответил Смерть.
– А что в конце пустыни?
– СУДИЛИЩЕ.
Б’ей Реж оглядел бесконечный унылый простор.
– И я пойду по ней совсем один? – прошептал он. – Но в песне говорится, что это поистине ужасная пустыня…
– НЕУЖЕЛИ? ВПРОЧЕМ, МНЕ ПОРА, Я НЕСКОЛЬКО ЗАДЕРЖАЛСЯ ЗДЕСЬ…
Смерть исчез.
Б’ей Реж по привычке глубоко вздохнул. Может, ему удастся отыскать пару камней. Маленький – чтобы взять в руку, а большой – чтобы спрятаться за ним, пока он будет поджидать Ворбиса…
Эта мысль пришла ему в голову тоже по привычке. Месть?
Он улыбнулся.
«Прояви благоразумие. Ты же был легионером. Это просто пустыня. Сколько ты их пересек в свое время?
И ты выжил, познавая их. В самой безжизненной пустыне обитают целые племена. Они умеют слизывать воду с теневой стороны барханов и все такое прочее… Такие пустыни они считают своим
В голове мелькнуло некое давно слышанное изречение: пустыня – это то, что у тебя в голове, а не то, что вокруг. Итак, очистим мысли и…
«Здесь нет места для лжи. Нет места притворству. Так всегда в пустынях. Остаешься только ты – и то, во что ты веришь.
А во что я всегда верил?
Я верил, что, если человек в общем и целом живет правильно, не в соответствии с тем, что твердят жрецы, а в соответствии с тем, что ему кажется пристойным и честным, в конце концов все обернется к лучшему».
Несколько запутанно для жизненного кредо. Но пустыня разом стала выглядеть более привлекательной.
Б’ей Реж отправился в путь.
Мул был невысоким, а ноги Бруты – длинными. При желании юноша мог встать и пропустить животное под собой.
Порядок процессии был не совсем таким, каковым мог представить его непосвященный. Сержант Симони и его легионеры ехали впереди, по обе стороны дороги.
За ними следовали слуги, чиновники и мелкие жрецы. Ворбис ехал позади всех, как и подобало эксквизитору, следящему за своим стадом.
А Брута ехал рядом. Впрочем, от такой чести он бы с радостью отказался. Брута относился к тем людям, которые потеют даже в морозный день, и пыль прилипала к нему, словно вторая песчаная кожа. Но Ворбис, казалось, получал какое-то извращенное удовольствие от его компании. Иногда он даже задавал ему вопросы:
– Слушай, Брута, сколько, по-твоему, миль мы уже прошли?
– Четыре мили и пять эстадо, господин.
– А откуда ты знаешь?
Ответа на этот вопрос у него не было. Откуда он знает, что небо голубое? Знает, и все тут. Невозможно думать о том, как ты думаешь. Это словно открывать сундук ломом, который заперт внутри самого сундука.
– И сколько времени это у нас заняло?
– Чуть больше семидесяти девяти минут.
Ворбис рассмеялся. Честно говоря, Брута не понял причину его смеха. Для него загадка состояла не в том, каким образом он все помнит, а в том, каким образом другие умудряются столько забыть.
– Твои предки обладали столь же блестящим даром?
Молчание.
– Они тоже все-все помнили? – терпеливо переспросил Ворбис.
– Не знаю. Я помню только бабушку. И у нее была… хорошая память. На некоторые вещи.
Особенно на проступки.
– И хорошее зрение и слух.
То, что она могла видеть и слышать через две стены, казалось ему просто феноменальным.
Брута осторожно повернулся в седле. В миле позади над дорогой поднималось облако пыли.
– А вон и остальные легионеры, – заметил он невзначай.
Его слова, казалось, поразили Ворбиса. Возможно, впервые за несколько лет кто-то посмел обратиться к нему столь непосредственно.
– Остальные? – уточнил он.
– Сержант Актар и его люди. Всего девяносто восемь верблюдов, навьюченных бурдюками с водой, – перечислил Брута. – Я видел их перед тем, как мы выступили.
– Ты их не видел, – сказал Ворбис. – Они не с нами. И ты должен забыть о них.
– Слушаюсь, господин.
Снова просьба совершить невозможное…
Через несколько минут облако пыли сместилось с дороги и начало подниматься по пологому склону, ведущему в глубь пустыни. Некоторое время Брута тайком наблюдал за ним, а потом поднял глаза на небеса.
В небе упорно кружила какая-то точка.
Он поспешно прикрыл ладонью рот.
Но Ворбис все же расслышал его вздох.
– Тебя что-то беспокоит, а, Брута?
– Я вспомнил о Господе, – не задумываясь ответил он.
– О Господе мы всегда должны помнить. Помнить и верить, что Он сопровождает нас в этом нелегком пути.
– Конечно, он нас сопровождает, – ответил Брута, и абсолютная убежденность юноши заставила Ворбиса улыбнуться.