Мелкие неприятности супружеской жизни

Две эти системы, возникшие в противоположных частях земного шара, скрестили оружие во Франции; часть ее территории, земля ок, хранила верность восточным верованиям, меж тем как другая, земля ойль, берегла те традиции, что приписывают женщине волшебную власть над миром[256]. В земле ойль любовь требует покровов, в земле ок любить – значит видеть.

В самый разгар этой схватки во Франции восторжествовало христианство, проповедуемое женщинами[257] и провозгласившее божественную природу женщины, которая под именем Богоматери заняла в бретонских, вандейских и арденнских лесах то место, что занимали прежде идолы, обитавшие в дуплах древних друидических дубов.

Религия Христа, являющаяся прежде всего сводом законов нравственных и политических, наделяла душой все живые существа, провозглашала их равенство перед Богом[258] и тем самым укрепляла рыцарские принципы северных племен, – впрочем, названные обстоятельства уравновешивались другими: церковь почитала наследником Христа верховного первосвященника, пребывающего в Риме, она ввела в употребление латинский язык, сделавшийся общим языком всей Европы; наконец, монахи, писцы и судейские способствовали повсеместному триумфу кодекса законов, найденного неким солдатом при разграблении Амальфи[259].

Следственно, два принципа, один из которых оставлял женщину на положении рабыни, а другой возводил ее в звание госпожи, продолжали свое противоборство, причем каждый ковал себе новое оружие[260].

Салический закон, это заблуждение, ставшее правом, провозгласил гражданское и политическое рабство женщины, но не отнял у нее власти нравственной, ибо охватившее Европу увлечение рыцарством оказало поддержку нравам в их борьбе против законов[261].

Таковы причудливые корни нашего национального характера и нашего законодательства; ведь начиная с тех давних эпох, когда философический взгляд на историю еще не пробудился и не утвердился в обществе, Францию столько раз сотрясали общественные катаклизмы, ее столько раз взнуздывали феодализм, крестовые походы, Реформация, борьба королевской власти с аристократией, деспоты и церковники, что женская доля неизменно оставалась во власти прежних странных противоречий. Кому было дело до женщин, до их политического воспитания и супружеских прав в те годы, когда феодалы оспаривали право на престол у королей, когда Реформация грозила отнять его у тех и у других, а народ пребывал в небрежении, забытый и священством, и империей? По выражению госпожи Неккер, женщины играли в периоды всех этих великих потрясений роль пуха, насыпанного в ящики с фарфоровой посудой: никто не придает ему ни малейшего значения, но без него вся посуда разбилась бы вдребезги[262].

В ту пору замужние француженки были подобны закрепощенным королевам, рабыням, которые разом и наслаждаются волей, и страдают в узилище. Противоречия, вызванные борьбою этих двух принципов, постоянно проявлялись в общественном устройстве и порождали в нем тысячи странностей. Физическая природа женщины оставалась так мало известной, что недуги слабого пола слыли плодами чудес, колдовства или злоумышления[263]. Существа, которых закон объявлял блудными дочерями и требовал взять в опеку, в обыденной жизни почитались как богини. Подобно императорским вольноотпущенникам, они одним мановением ресниц раздавали престолы, решали исход сражений, дарили или отнимали состояния, устраивали государственные перевороты, вдохновляли на кровавые преступления и на подвиги добродетели – и при этом не владели ничем, включая право распоряжаться собственной судьбой. Они были разом и счастливы, и несчастны. Черпая силу в своих слабостях и инстинктах, они устремились за пределы той сферы, какую отвели им законы; всегда готовые сотворить зло, но вовсе не способные творить добро; добродетельные из нужды – в чем мало чести – и порочные без меры, обвиняемые в невежестве, но отлученные от образования, они не умели быть толком ни матерями, ни супругами. Посвящая все время страстям, лелея их в своей груди, они предавались франкскому кокетству, но при этом были обязаны, подобно древним римлянкам, проводить жизнь в стенах замков, воспитывая будущих воинов. Поскольку в законодательстве уживались разные системы, всякая француженка могла следовать собственной склонности, и Марьон Делорм соседствовали с Корнелиями, добродетели – с пороками[264]. Репутация женщин была столь же неопределенна, сколь и повелевавшие ими законы: кто-то смотрел на женщину как на существо промежуточное между человеком и животным, как на злую тварь, которую надобно по рукам и ногам связывать законами и которая создана природой лишь для утех противоположного пола; кто-то видел в ней падшего ангела, источник счастья и любви, единственное создание, которое отвечает чувствам мужчины и которому мужчины обязаны поклоняться, чтобы утешить в жестоких бедствиях. Если единства не было в политических установлениях, откуда было ему взяться в нравах?