Мелкий снег (Снежный пейзаж)

Так писал Тэйноскэ, следуя всем правилам эпистолярного стиля и заботясь о том, чтобы каждая его фраза звучала отменно учтиво. Со студенческих лет уверенный в своих сочинительских способностях, он охотно брался за кисть, умея даже самые неподатливые словесные формулы наполнить живым, конкретным содержанием. На сей раз, однако, ему было над чем поломать голову: он боялся показаться излишне прямолинейным, с одной стороны, и чересчур осторожным — с другой. Тэйноскэ пришлось переписывать письмо три раза, прежде чем он счёл возможным его отправить. Отправив же, он сразу пожалел об этом. Если Хасидэра не намерен жениться, письмо вряд ли сможет его переубедить. Если же он хоть сколько-нибудь заинтересован в этом браке, оно способно произвести на него неприятное впечатление. Возможно, было бы разумнее не форсировать событий…

Тэйноскэ отнюдь не рассчитывал на то, что Хасидэра немедленно бросится писать ему ответное письмо. Но когда прошло два, а затем и три дня, а ответа по-прежнему не было, Тэйноскэ стал нервничать. Едва дождавшись воскресенья, он рано утром вышел из дому, сказав Сатико, что хочет немного прогуляться. Вместо этого он сел в электричку и поехал в Осаку. При этом Тэйноскэ вовсе не думал, что отправляется к Хасидэре в гости. Даже потом, называя таксисту его адрес, он был уверен, что только посмотрит издали на его дом и сразу же поедет обратно.

Выйдя из такси в самом начале нужной ему улицы, Тэйноскэ не спеша зашагал вперёд, на ходу читая висящие на домах таблички. Утро было по-весеннему погожее, ясное, и от этого, наверное, поступь его была легка и будущее казалось ему прекрасным.

Дом Хасидэры, недавно отстроенный и глядящий окнами на юг, производил впечатление светлого и уютного. Он был обнесён тесовой оградой, за которой виднелась сосна с раскидистыми ветвями, и стоял в окружении трёх или четырёх таких же небольших, но опрятных двухэтажных особнячков, как видно, тоже сдающихся внаём, — такой вот домик мог бы облюбовать какой-нибудь состоятельный человек для своей дамы сердца. Большой семье в нём было бы тесновато, но вдовцу, живущему вдвоём с дочерью, более просторные апартаменты, пожалуй, ни к чему.

Тэйноскэ немного постоял у ворот, глядя сквозь искрящуюся в солнечных лучах сосновую хвою на полуоткрытое окно верхнего этажа. Проделав весь этот путь, было бы обидно вернуться домой ни с чем. Неожиданно для самого себя Тэйноскэ толкнул калитку и, подойдя к входной двери, позвонил. Ему открыла экономка, женщина лет пятидесяти, и вскоре он уже шёл за нею по лестнице, на второй этаж.

— Доброе утро, — послышался снизу голос Хасидэры. Он стоял у лестницы в щеголеватом стёганом кимоно, накинутом поверх пижамы. — Извините, я сегодня совсем заспался. Сейчас, оденусь и поднимусь к вам.

— Пожалуйста, не торопитесь. Мне так неловко, что я нагрянул к вам без предупреждения…

Хасидэра улыбнулся и исчез в глубине дома. Как только Тэйноскэ увидел эту приветливую, дружелюбную улыбку, у него сразу же отлегло от сердца. Судя по всему, письмо не обидело его.

Комната на втором этаже, куда провели Тэйноскэ, по-видимому, служила гостиной. Здесь была традиционная ниша с полочкой для цветов и каллиграфических свитком. Цветы здесь, правда, не стояли, но ваза и свиток, равно как и всё остальное в этой комнате: двустворчатая ширма, столик сандалового дерева, разложенный на нём курительный прибор — свидетельствовали о безупречном вкусе хозяина. Ни на циновках, ни на оклеенных бумагой дверях не было ни единого пятнышка. Вид этой опрятной, уютной комнаты, нисколько не вязавшийся с представлением о жилище вдовца, лучше всяких слов характеризовал и самого Хасидэру, и его покойную супругу.

Изнутри дом производил впечатление ещё более светлого, чем снаружи. Бумага на дверях, белая, с глянцевым узором в виде листьев павлонии, хорошо отражала проникающий с улицы свет, и дым от сигареты Тэйноскэ повисал в воздухе отчётливо видимыми серыми кольцами.

Вручая экономке свою визитную карточку, Тэйноскэ на какое-то мгновение ощутил всю нелепость своего появления в этом доме, но теперь он был доволен, что пришёл сюда. Одного того, что Хасидэра не отказался его принять, было достаточно, чтобы считать свою миссию успешной.

Минут через десять Хасидэра в тщательно отглаженном тёмно-синем костюме уже стоял перед гостем.

— Извините, что вам пришлось так долго ждать, — любезно сказал он и предложил Тэйноскэ перейти на веранду, где они расположились в плетёных креслах.

Тэйноскэ не хотел, чтобы у хозяина возникло впечатление, будто он пришёл за ответом на своё письмо, и поэтому собирался вскоре откланяться. Но весеннее солнышко так ласково пригревало, а Хасидэра был так приветлив и обходителен, что он просто-напросто не мог заставить себя подняться и просидел, должно быть, не меньше часа. В ходе разговора он всё-таки упомянул о письме, сказав, что искренне сожалеет о своей докучливости.