Мелкий снег (Снежный пейзаж)

Как будто оживают предо мной
все ереси истерзанного века,
И чудеса, что силой чар волшебных
творит могучий христианский бог,
И капитаны чёрных кораблей
из сказочной страны рыжеволосых,
Багряное заморское стекло,
манящий пряный аромат гвоздики,
Хлопчатые одежды, ром и вина —
товары южных варваров в порту…
Мне слышатся хоралы литургии;
голубоглазые доминиканцы
Поют о божестве запретной веры,
поют об окровавленном кресте…[129]

Вскоре эти новые веяния нашли отражение в прозе — раньше всего в творчестве Дзюнъитиро Танидзаки.

В рассказе «Татуировка» соблюдены все этические и эстетические посылки литературы «конца века» — экзотический фон («Это было во времена, когда люди почитали легкомыслие за добродетель, а жизнь ещё не омрачали, как в наши дни, суровые невзгоды..»), культ красоты (действующие лица — красавица и человек искусства, художник), чёткая композиция, динамично развивающийся сюжет, изящный, орнаментальный язык, но главной темой была апология жестокой власти, которой обладает чувственная женская красота, ведущая к гибели каждого, кто познает власть её чар, — такая тема звучала дерзким вызовом традиционной морали. В рассказе «Цзилинь», имевшем успех даже больший, чем «Татуировка», эта же тема раскрыта ещё более выразительно. Рассказ поражал читателей вовсе не только потому, что действующим лицом там выступал сам Конфуций[130] (напомним, что конфуцианство на протяжении более чем двух с половиной веков, вплоть до буржуазной революции 1868 г., являлось официальной идеологией феодальной Японии, то есть ещё сравнительно недавно). Центральной фигурой повествования, сюжет которого построен на основе одной из многочисленных легенд о жизни Конфуция, писатель сделал не великого мудреца древности, а прекрасную Нань-цзы, воплощение красоты, жестокости и порока. В соревновании за власть над душой влюблённого в Нань-цзы государя жестокая красавица одерживает решительную победу над мудрецом.

В раннем творчестве Танидзаки тема служения красоте неразрывно связана с темой любви — правильнее было бы сказать, с изображением сугубо земной, даже болезненно-извращённой плотской страсти, лишённой какого бы то ни было романтического ореола.

Критика сравнивала «Цзилинь» то с «Таис» А, Франса, то с «Искушением Святого Антония» Флобера, то с «Саломеей» О. Уайльда… Так или иначе, но в раннем творчестве Танидзаки зло и порок торжествуют, а красота воплощается в образе женщины, прекрасной, но непременно жестокой — таковы в ту пору героини многих его произведений. «Предположим, существуют две женщины, одна добрая, другая жестокая — говорит Дзётаро, герой одноимённого рассказа (1912). — Которая, по-твоему, прекраснее? Конечно, вторая, злая. Иными словами, злобная натура гораздо больше способна стать подлинным воплощением красоты».