Мелькнул чулок

Новая роль, а вернее, ее добывание была для Энни своего рода военной операцией. Каждая постановка была для нее объявлением войны. Она изучала пороки и слабости людей, от которых зависело получение роли. Она знала, какой продюсер вел беспорядочный образ жизни, кто из звезд – гомосексуалист и пользуется ли режиссер своим положением, чтоб завлечь актрису в постель. Энни всегда знала, кто неумеренно пьет, кто играет, у какой актрисы климакс, и поэтому безнадежно испортился характер, чья карьера на подъеме и чья слава угасла.

Энни искала слабое звено – влиятельного администратора, который мог поддаться ее чарам, не принуждая к сожительству; если бы ей пришлось покупать благосклонность такой ценой, она сразу отказалась бы от попыток получить роль.

Но таких было мало. Ничуть не смущаясь, Энни вновь продолжала поиски. И наконец ее усилия были вознаграждены. Этим летом и осенью она получила роли еще в двух рекламных фильмах, эпизоды с репликами в двух пользующихся успехом постановках экспериментальных театров, которые, к сожалению, шли недолго. Но публика успела заметить Энни.

В результате в агентстве моделей работы у нее было больше, чем раньше. Энни не отказывалась от предложений, потому что чем чаще фотографии Энни появлялись на обложках и разворотах самых престижных модных журналов, тем прочнее в сознании читателей и коллег закреплялся ее имидж элегантности и ненавязчивой чувственности.

Она прекрасно сыграла во второй серии рекламного фильма «Дейзи», поставленной Хэлом Парри, и позировала для журнальной рекламы туалетной воды. Хэл считал Энни неотъемлемой частью своей карьеры, золотым амулетом, возил ее на обед в «Двадцать одно» или «Русскую чайную», в зависимости от того, насколько позволяло время. Хэл любил показываться с ней на людях как с обожаемой питомицей и наслаждался мыслями о том, как все окружающие мужчины завидуют ему и гадают, в каких он отношениях с Энни.

Даже сейчас в ее присутствии он чувствовал чисто мужской голод, но желание каким-то образом превращалось в потребность заботиться и оберегать девушку, а не пытаться овладеть ею.

А Энни относилась к Хэлу по-матерински, шутливо упрекая за неисправимые пороки, и никогда не позволяла чувственности, скрытой под обаятельной внешностью и улыбкой, вырваться наружу. И Хэл, согретый ее дружбой, чувствовал, как учащается дыхание, и это стоило большего, чем ночь любви с другой женщиной. Энни требовала, чтобы к ней относились с уважением, и Хэл получал невыразимое наслаждение, ощущая себя галантным рыцарем, поклоняющимся даме.

Энни владела телом и душой Хэла, и это ему нравилось.

Но он не знал, с какой легкостью все новые и новые жертвы попадали под обаяние Энни. И каждую она выбирала с величайшим терпением, без лишней спешки, безошибочно угадывая их интерес к ней. Среди таких ее знакомых были не только мужчины, но и женщины. Сам Хэл был своего рода эталоном, по которому Энни рассчитывала свои новые победы – ведь работа, которую она получала, зависела не только от ее таланта, но и от их власти.

В этом равнодушном, привыкшем ко всему городе, в этой жестокой и безжалостной профессии Энни для многих стала чистым весенним воздухом.

Брызжущая молодостью и жизненными силами, свежая и сладострастная, как душистый цветок, она радовала окружающих своим присутствием в их жизни. Перед такой девушкой никто не мог устоять.

Никто, конечно, кроме Роя Дирена, для которого Энни не могла быть объектом сексуальных притязаний, но стала дочерью, которой у него никогда не было.

Он ощущал в себе истинно отцовскую тревогу, потому что знал степень своего влияния на Энни и хорошо помнил, какой она пришла в студию. Тогда у нее не было ничего, кроме сжигающего честолюбия.

Рой не говорил с Энни о ролях, которые она пыталась получить, хотя посмотрел все рекламные фильмы и спектакли с ее участием. Игра девушки поразила его.

Рой гордился Энни. Но с каждым днем он все больше волновался за нее. Он видел, каким огромным талантом обладает Энни, но одновременно понимал: что-то подстегивает ее, грызет, заставляет любыми способами, даже нечестными, добиваться ролей, которые иначе бы прошли мимо. Рой никогда не видел такого всепоглощающего стремления к славе, хотя Энни работала усерднее и больше любой другой молодой актрисы.

Что-то не дает ей покоя. Прошлые разочарования? Разбитое сердце? Жестокая обида?

Но, что бы это ни было, Энни не имела ни минуты покоя. Она шла вперед, вверх, не оглядываясь, без секстанта и якоря и в своей наивности не могла понять, что конкуренция на самой вершине может уничтожить человека, сжечь в своем огне даже самых умных и талантливых.