«Мелкое» дело

В небольшом парке дорога разбежалась в разные стороны небольшими аллейками. Выбрав одну из них, Захаров уверенно пошёл дальше, в гору, и вскоре очутился на ровной, как биллиард, и такой же зелёной поляне, обрамлённой кустами.

– Ишь ты, как красиво! – окинув взглядом поляну, удивился сопровождавший Захарова солдат Соболь – коренастый, мускулистый, добродушнейший сибиряк.

Захаров и Соболь пересекли поляну и у подножия земляного конуса наткнулись на развалины древней каменной стены с бойницами и чуть дальше – на серого каменного льва, сидящего на таком же сером квадратном постаменте. Передними лапами лев держал щит, на котором едва сохранился высеченный когда-то герб. Сам лев выглядел не лучше: камень источен ветрами и дождями, линии давно потеряли чёткость, а пальцы на лапах, левое ухо и ноздри были вовсе отбиты.

Захаров и Соболь долго разглядывали льва и развалины стены.

– А где же Высокая Крепость, товарищ капитан? – спросил, не сдержав любопытства, Соболь.

– Вот это она и есть. Вернее – то, что от неё сохранилось, – ответил Захаров и рассмеялся, прочитав на лице солдата откровенное удивление и разочарование.

Карабкаясь по крутизне, они отправились на вершину конуса и вскоре очутились на «пятачке» – маленькой круглой площадке, похожей на цирковую арену.

– Смотрите, Соболь! – указал Захаров.

Перед ним, далеко внизу, раскинулся большой старинный украинский город. В этот ранний час он ещё не был отчётливо виден: его кварталы, парки и бульвары затянуты утренним туманом, который лениво и вязко стлался, скрадывая очертания домов и улиц. Отсюда, с уже озарённой солнцем вершины, эти медлительные свинцово-серые клубы в первый момент казались мрачными, но вот солнце приподнялось из-за Высокой Крепости, и в его луче ярко вспыхнул алый флаг. Большое красное полотнище, два дня назад установленное на башне ратуши руками советских солдат, гордо развевалось над освобождённым городом. И как бы развеянный шёлковым полымем, туман немощно поблёк, заметался и растаял – глазам Захарова и Соболя открылась чёткая, красивая и светлая панорама города.

Казалось, не солнце, а флаг бросил на город свои лучи и, разогнав хмарь, раззолотил улицы, дома и парки весёлой позолотой июльского утра.

Картина эта представилась Захарову почти символической: вот так же, как этот только что рассеявшийся туман, город ещё окутывала неизвестность, – ещё не выяснено настоящее имя того или иного жителя, не установлено пока, почему не удрал с фашистами В., а удрал Б., и удрал ли он действительно или живёт где-нибудь в самом центре под иным именем. Ещё липла в укромных уголках города, как вот эти клочья тумана, разная дрянь, ещё в радостно улыбающейся праздничной толпе нет-нет да и вспыхивали из-за чьей-нибудь спины горячей ненавистью чьи-то злобные, колючие глаза, ещё раздавались в сумерках одиночные выстрелы из-за угла. Но уже третий день полыхал над городской ратушей алый флаг освобождения, и с каждым его трепыханием рассеивались и таяли клочья гнилого тумана диверсий, шпионажа и террора.

Ещё грохочут по пути на запад освободившие город советские танки, не сегодня-завтра двинутся в дальнюю дорогу и Захаров с Соболем, но, стоя здесь, на этой горе, они уже видят тот близкий день, когда народ выдернет из своего тела последнего клеща, вооружённого ножом и свастикой, и будет радостно, спокойно трудиться и жить.

Захаров, сняв с головы фуражку, расстегнул гимнастёрку и повернулся лицом к солнцу. Взгляд офицера остановился на ближайших холмах, а мысли перешагнули через них и ушли далеко на северо-восток – туда, откуда началась военная дорога Захарова.

Июль… Солнце… Желтоватые холмы выравниваются под затуманенным взглядом Захарова, сереют, превращаются в горячий мягкий асфальт, по которому печатают тяжёлый шаг солдатские ботинки, – в этот самый день, получив диплом об окончании юридического факультета, Захаров отдал его на сохранение матери и рядовым добровольцем вышел из родной Москвы навстречу врагу…

Июль… Горькой полынью дышит выжженная солнцем степь, мощно и гордо несёт свои воды мать русских рек, сурово высится на её крутом берегу легендарная твердыня… Командование, дознавшись о скрытом дипломе, не внимая мольбам, строго приказывает старшему сержанту передать взвод, а самому отправиться в военно-учебное заведение…

Июль… Офицер – военный следователь мчит «на перекладных» по фронтовым дорогам, следуя по назначению. Остаётся позади горящий Старый Оскол, промелькнули Обоянь, Ржава и по вехам сотен обугленных «тигров» и «фердинандов» офицер въезжает в грохочущий боем Белгород…

И вот снова июль, и перед Захаровым расстилается освобождённый Галичин – город, которого следователь никогда не видел, но который был ему таким же родным, как и все пройденные…

Захаров повернулся и стал вглядываться туда, куда ещё предстояло идти. В ту же сторону пристально смотрел и Соболь. Обняв солдата за плечо, Захаров протянул руку с тонкими длинными пальцами.

– А вот там, Соболь, за теми высотками, кончается земля русская…