«Мелкое» дело

Допрос шёл к концу. Петров не старался вызвать к себе сочувствие. Напротив: о своём преступлении говорил просто, скромно, без всяких отступлений, оставляя в стороне свои душевные переживания. Он, видно, уже сам осудил себя и теперь не пытался смягчить свою вину. И, пожалуй, именно этим-то он и располагал к себе.

Дело было закончено на следующий день. Совершенно ясное, оно нуждалось, собственно, лишь в юридическом оформлении. Это было серьёзное по составу преступления, но малоинтересное с точки зрения следовательской практики, типичное, как говорят, мелкое дело.

В деревне, где располагался штаб, Сидоренко, проверяя по обыкновению себя, перелистывал подшитые документы. Работая, он всегда отгонял прочь все симпатии, антипатии, а также другие субъективные впечатления и чувства: они только мешали и могли ввести в заблуждение.

Но, закончив дело, Сидоренко любил заново покопаться в душах своих подследственных, позволяя себе, простому советскому человеку, как бы сидящему в зале суда, всей душой ненавидеть или симпатизировать.

Итак, было собрано всё, освещающее Петрова и с хорошей и с плохой стороны. Показания свидетелей, самого Петрова, характеристики, отзывы, медсвидетельство госпиталя, справки о наградах, взысканиях, поощрениях, анкетно-биографические данные – всё это находилось в деле. И его можно было со спокойной совестью считать законченным.

Захлопнув папку, Сидоренко резко бросил её на свежевыскобленный хозяйкой стол и откинулся на спинку стула:

– М-да… ужасно глупый случай! – с досадой проговорил он.

В сенях скрипнула дверь. Сидоренко встал, одёрнув гимнастёрку:

– Здравия желаю, товарищ полковник!

Полковник Гаркуша подошёл к столу и тяжело сел напротив следователя.

– Здравствуй, Николай Иванович, – спокойно, даже спокойнее обычного, ответил он.

Следователь взглянул на ссутулившуюся как бы под огромной тяжестью грузную фигуру полковника, на его обвисшие по-казацки седые усы и резкие морщины около глаз.

«Видно, сильно устал, бедняга. Ведь ему уже под шестьдесят», – подумал Сидоренко.

– Да ты садись. Я ведь так просто, на огонёк забрёл. Не помешал?

– Что вы, товарищ полковник! – обрадовался Сидоренко и тут же смутился, заметив, что окно плохо замаскировано.

«Вот бисова жинка!» – ругнул он про себя хозяйку и подоткнул занавеску.

Полковник обращался к капитану на «ты», по имени-отчеству, и это означало, что он разрешает Сидоренко держаться не строго официально.

Начальник политотдела навещал Сидоренко вообще очень редко, а в столь поздний час не приходил ни разу.

«Не случилось ли чего?»

Однако Гаркуша молча положил на стол коробку «Казбека», и от воинственного силуэта всадника, как обычно, повеяло мирным довоенным уютом.

Сидоренко прогнал тревожную мысль и сел.

Прикуривая от настоящей, чудом сохранившейся у хозяйки «трёхлинейки» со стеклом, полковник покосился на вскрытый голубой конверт, что лежал на столе следователя:

– Из дома?

– Да, товарищ полковник, на днях получил.

– Как там? Плохо живут?

– Кто знает. Письмо бодрое, а чувствуется – трудновато им.

– Это хорошо. Не то хорошо, что трудновато, а то, что бодрость есть. Вот когда из души твёрдость да бодрость уходят, – это уже плохо. Нельзя распускать себя, нельзя! – Гаркуша говорил медленно, устало, а последние слова произнёс жёстко, тоном приказа. – Ответил им? – уже опять тихо спросил он.

– Не совсем, наполовину. Всё окончить не могу, дела не дают, а наспех не люблю…

– Нехорошо, Николай Иванович. Не ожидал: культурный человек, семьянин, и такое невнимание к своим… Так что у тебя, почему не в настроении? – вдруг спросил полковник.

Сидоренко хотел сказать «нет, ничего», но вместо этого с досадой кивнул на папку:

– Да вот из-за неё. Закончил дело лейтенанта Петрова.

– Это который? Командир второй роты у Гусарова?

– Тот самый, – подтвердил Сидоренко, удивлённый памятью полковника на людей.

Гаркуша снова потянулся за папиросой и, полузакрыв глаза, стал разминать её толстыми култышками обрубленных ещё деникинцем пальцев.

– Петров, Петров… Расскажи-ка, Николай Иванович, вкратце. Я что-то не в курсе. Если не секрет, – улыбнулся Гаркуша одними губами. – Не очень люблю такие рассказы, но знать надо.

– Да особенно и нечего рассказывать, товарищ полковник. Мелкое дело. Очень глупый случай. Даже досадно. Лейтенант Петров, – вот его фотография из личного дела, – ещё молодой офицер. Родился в 1918 году в Староукраинске, мальчишкой нанялся в топографическую партию держать рейку. От топографов перекочевал к геологам, от тех ещё дальше, уехал на север – и пошло. Домой наезжал изредка, обычно зимой. Отслужил срочную службу, в армию пошёл добровольцем, попал в училище, из училища – на фронт. Был ранен. У нас он, да и вообще на фронте, сравнительно недавно. Командовал взводом. Был замкомроты, затем после Ольшанки – помните? – ему дали роту. Воевал неплохо, человек грамотный, умный. Отзывы о нём положительные. И начальников, и подчиненных, и товарищей…

– А с кем он дружил? – вдруг перебил полковник.