Мельничиха из Тихого Омута 2 (СИ)

Госпожа Квакмайер, тоже недовольная, решила сгладить конфуз и велела музыкантам сыграть что-нибудь по-настоящему свадебное. И скрипка сначала робко, а потом увереннее завела знакомую мне мелодию.

Пожалуй, это была единственная знакомая мне песня в этом мире, и я узнала её с первых нот, и мне стало жарко и одновременно холодно, потому что это была песня, так любимая покойным мельником — про чёрную курочку.

На меня это произвело ещё большее впечатление, чем песенка про утопленников. Я сто раз пожалела, что послушалась Жонкелию и пришла на этот девичник. Сидела бы на своей мельнице и ждала ведьмочек…

Музыканты играли, и скоро гости распевали хором, прихлопывая в ладоши:

— Будем, женушка, мы домик наживать,
И будут все завидовать и мне, и тебе.

Моя курочка-цокотурочка…

Песня была та и не та… Я навострила уши, прослушав её от первого до последнего слова, но больше никаких различий не уловила. Только первый куплет… Жонкелия пела мне по черную курочку, а деревенские про цвет курочек не упоминали. Что это? Сознательная оговорка? Или… Бриско пел какую-то совсем другую песню?..

Я поднялась так резко, что все оглянулись. Пришлось сесть обратно на лавку и дождаться, когда на меня будут глазеть поменьше. Только потом я выбралась из-за стола и пошла к выходу, стараясь не привлекать внимания.

Но уйти по-английски не получилось, потому что Мадлен Квакмайер перехватила меня у дверей.

— Вы уходите, хозяйка? — спросила она с напором. — Но мы ещё не выносили сладкие пироги!

— Простите покорно, — сказала я с максимальным сожалением, — но я сразу не хотела задерживаться надолго. Матушка Жонкелия прихворнула, мне надо возвращаться. Всё было чудесно, спасибо…

— Но хотя бы попрощайтесь с невестой, — госпожа Квакмайер схватила меня под руку и потащила к невесте, которая только-только немного отошла от пережитого потрясения, но всё ещё бросала подозрительные взгляды на гостей.

Как я ни упиралась, мне пришлось прощаться с невестой, с её достопочтенной матушкой, многочисленными тётушками, сёстрами и прочими, так что через десять минут только ленивый не узнал, что я уезжаю, и не спросил — что случилось? отчего я так быстро покидаю такой замечательный праздник?

Когда я вышла во двор, то была задёрганная и злая. Хотела уйти тихо, а получилось, что сбежала. Ещё чего доброго придумают, что это я пыталась испортить посиделки этой дурацкой песней про утопленников и чёрных куриц.

При чем тут чёрные курицы?

Во всей деревне ни у кого не было чёрных куриц!..

Я отвязала Лексуса, вывела его со двора, приманивая куском пирога, который захватила с праздничного стола, а потом повесила яблоко на удочку и забралась в повозку.

Было темно, хотя на западе по небу ещё тянулись оранжевые и золотистые полосы, и я, отчего-то испугавшись, вполне серьезно подумала — а не завернуть ли мне к судье, чтобы проводил?

Но поразмыслив, я решила добраться до мельницы без судьи. Не так уж и поздно, а если Рейвен потащится меня провожать — тогда мы точно упустим ведьмочек. Да и вообще, получится, что я сама запретила ему приходить до субботы, чтобы не навредить делу, и сама же всё испорчу.

— Не дрейфь, Светик, — пробормотала я и подхлестнула Лексуса.

Осёл потопал по дороге, пытаясь ухватить яблоко, висевшее перед его носом, и вскоре мы выехали из Тихого Омута на лесную дорогу.

Старательно объезжая ухабы и ямы, я подумала, что надо бы напомнить госпоже Анне про обещание заняться дорогой. С ума сойти — ездить по таким рытвинам. Давно бы уже замостили и горя не знали.

Солнце совсем скрылось, и теперь на западе было так же темно, как и на востоке. Я пожалела, что не прихватила фонарь, и нервничала всё больше, оглядываясь по сторонам, если в лесу раздавались треск валежника или уханье совы.

— Главное — не трусь, — шепотом подбодрила я себя. — Ничего страшного. Доберусь до дома и скажу: ну вот, и никого не встретила…

Я как сглазила. Потому что кроны деревьев зашумели, будто пробежал ветер… Но ветра не было!.. Вот ни малейшего дуновения!..

Кроны зашумели с другой стороны дороги, я вздрогнула, пытаясь разглядеть, кто шумит там, в ветвях, и тут раздался знакомый вкрадчивый шелестящий голос:

— Отдай курочку, Эдит… Отдай мне чёрную курочку…

Мне точно не показалось, потому что Лексус тоже насторожился. Он даже забыл про яблоко, висевшее перед ним, и замер посреди дороги.

— Кто здесь? Какую курочку? — крикнула я, но голос сорвался на визг.

Потому что это было страшно, очень страшно, и помощи ждать не от кого… Только осёл и я… я и осёл… и я сама — как осёл, глупая и упрямая… Зачем я потащилась одна?! Возомнила себя великим инквизитором? Ты всего лишь мельничиха из деревеньки Тихий Омут, и если тебя прихлопнут здесь, то точно никто ничего не узнает. Кроме Рейвена. Который увидит твой призрак, балбеска, и ничего не поймёт…

— Не прикидывайся дурочкой, — шелестящий голос прозвучал насмешливо. — Курочка у тебя, отдай курочку…