Мельничная дорога

Сколько времени я плакал? Наверное, достаточно долго, чтобы выплакать все непролитые в жизни слезы. Когда я успокоился, во мне не осталось ни единой слезинки. Ты поднял мою голову и спросил:

– Это сделал твой отец? – И когда я кивнул, крепче сжал и произнес: – Ты величайшее из господних творений, Мэтью. Не забывай об этом.

Было тепло, но меня колотила дрожь. Ты помог мне подняться на диван, снял с кресла одеяло и укрыл меня. Уютно свернулся у моих ног, положил на колени голову, но вдруг смутился.

– Нам предлагают экзамен, Мэтью. Понимаешь? Нам обоим. Он послал тебя ко мне. – Ты показал вверх. – В этом глубокий смысл. Он дает знак. – Ты кивнул так, как кивают люди, которым внезапно открывается истина мира. – Жди здесь, Мэтью.

Ты похлопал меня по колену, взял мою рубашку и пошел в кухню, бросил в раковину и открыл кран. Достал из-под раковины коробку и посыпал порошок в струю воды. Закрыв кран, шагнул к книжному шкафу, взял Библию и вернулся в кресло.

– Я думал, тебе восемнадцать лет. Или по крайней мере надеялся. Ну, может, не точно, не знаю, какой возраст считать правильным, но почему-то восемнадцать засело у меня в голове. Теперь я понимаю почему: это господнее испытание. Тебе ясно?

Ты открыл Библию и стал листать страницы.

– Слушай, Мэтью: Иисус говорит ученикам. Это из Евангелия от Матфея. – Ты постучал по странице, кашлянул и начал читать:

Кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его в глубине морской.

Горе миру от соблазнов, ибо надобно прийти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит.

Если же рука твоя или нога твоя соблазняет тебя, отсеки их и брось от себя: лучше тебе войти в жизнь без руки или без ноги, нежели с двумя руками и двумя ногами быть вверженным в огонь вечный;

И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя: лучше тебе с одним глазом войти в жизнь, нежели с двумя глазами быть вверженным в геенну огненную…

– Мэтью восемнадцать. – Ты постучал по странице и вздохнул свободнее. – Мэтью. Восемнадцать.

В комнате ощущалось чье-то мощное присутствие. Не стану называть это богом, поскольку ни тогда, ни позднее на меня не нисходил ослепляющий свет обращения, но каким бы я ни был безбожником, благословляю тебя, Пит, за то, что ты сделал, и за то, чего не совершил, и, если я ошибаюсь, и есть господь в небесах, нисколько не сомневаюсь, что он тоже тебя благословит.

Горе миру от соблазнов… Разве найдется человек, который не подпишется под такими словами?

Ты положил Библию на колени и улыбнулся:

– Ты величайшее господнее творение, Мэтью, и отец твой будет наказан, обещаю. Наказан божьим святым промыслом.

Я оставался у тебя еще минут пятнадцать. Тебе пришло в голову, что мы почти одной комплекции, и ты достал из шкафа рубашку с длинным рукавом. Она была мне лишь чуть велика. После того, как я ее надел, ты принялся вежливо выпроваживать меня – скоро время ужина, твоя мама, наверное, волнуется. Возникла неловкость. Кроме близких родственников ты стал единственным человеком, кто знал мою позорную тайну – что́ мог сотворить мой отец пряжкой ремня. И хотя ты считал, что выдержал господнее испытание, оставалось опасение того, что́ скрывалось за твоими жестами и словами.

Когда я собирался переступить порог, ты сделал вид, будто только что вспомнил: тебе придется уважить просьбу коллеги из охраны окружающей среды и подменить в его смену. Это означало, что ты не сможешь на этой неделе в воскресенье встретиться со мной. Я расстроился и устыдился того, что ты видел мои слезы. Так я прежде не плакал, даже если отец бушевал вовсю. Я выбрался на улицу и поплелся прочь, а ты не задержался у двери помахать мне рукой на прощание.

Вскочив на велик, поехал восвояси, там посмотрел сквозь поддоны – машины отца на месте не было, он начал досрочно отмечать День независимости Америки у О’Салливана – и я вошел в дом смело, не на цыпочках.

Мать не заметила, что я одет не в свою рубашку, и предложила на ужин разогреть спагетти в микроволновке.

Подставка вращалась в духовке, а мать рассказывала, как прошел день в закусочной. Маленький Билли играл в гостиной в футбол скомканным кусочком бумаги – раз за разом, изображая нью-йоркских «Гигантов», проводил тачдаун. И вдруг произнесла:

– Мэтью, совсем забыла, сегодня к тебе приходила девочка. Очень интересная, с голубыми глазами.

– Ханна? Что она хотела?