Мельников

– Ууух, вы извините меня – он опустился было обратно в кресло, но ненадолго, – думал, выселять пришли. – он пошарил своей клешней под прилавком и извлек оттуда очки с упитанными линзами, – е-мое, вот я попутал. Вы вообще на него не похожи. Ну если только носом… – Родион вздохнул. От своего носа он никогда не был в восторге. Продавец обиженно пробубнил, – чтоб его… Этот май…

Родиону не терпелось разбить неловкость, повисшую в воздухе, и он поддержал разговор:

– У меня он тоже так себе получился…

– Да дерьмо, а не месяц! – горе-бизнесмен так расчувствовался, встретив понимание, что чуть не снес Родиона ударной волной. «Умные» часы, колонки, флешки и прочая дребедень, пылившаяся на полочках за его спиной, вздрогнула в унисон, – с праздниками этими вообще продаж нет! Если б один чувак не заказал уши за двадцатку в предоплату, тогда вообще не знаю… А вас что интересует?

– Ну вот за ними я и пришел…

Обратно Родион шел в каком-то странном смущении. И почву из-под ног выбило даже не то, что единственная камера наблюдения была внутри магазина, да и та оказалась муляжом. И не то, как долго этот несостоявшийся баскетболист благодарил его, своего спасителя, чуть не плача, пытаясь всучить какую-нибудь безделушку в подарок.

А он ведь действительно мог стать баскетболистом, и выселять его собирались в самом, что ни на есть, прямом смысле. Променять паркет на библиотеку, поступить против желания родителей в торгово-промышленное училище, закончить его, рассориться с родителями окончательно, открыть интернет-магазин на окраине города, жить в нем же, – любой бы посмеялся над такой историей, но только не Родион. Насколько хорошо он понимал, что хоть мечты и бывают порой сделаны из такого барахла, такого дерьма, это не делает их сколько-нибудь менее ценными, ровно настолько же он завидовал этому чудаку, не пожалевшему ни зрения, ни нервов, ни своих, ни родительских на пути к возможности крепко держать эту самую мечту в своих руках.

Сам Родион сжимал вспотевшими пальцами ручки пакета, в котором рядом с заветными наушниками подпрыгивал подарок, от которого он все же не смог отказаться – белая кружка с надписью газетными шрифтом: MUSIC MATTERS. Глубоко задумавшись, он пробормотал:

– Пожалуй, действительно matters. Да и не только music…

– А что еще? – Евгения неожиданно дала о себе знать.

Родион вздрогнул и едва не ударил пакетом о бордюр:

– Если уж ты читаешь мои мысли, тогда хотя бы… Хотя бы не пугай так, что ли?

– Хорошо.

Стриженые под ноль тополя грустно смотрели Родиону вслед. Им, лишенным не только привычного тепла в унисон со всей природой, но и самой даже привычной своей формы было неуютно вдвойне.

Родион не стал садиться ни на какой автобус. Он намеренно петлял незнакомыми переулками, натыкался на огромные, многометровые лужи, как будто специально, медлил, ломая голову над тем, как их обойти. Забредал во дворы геттообразных двухэтажных деревянных домов, где невидимые грустные люди жили своей невидимой и грустной жизнью.

– Да вот хотя бы. – Родион прикончил затянувшуюся паузу, – чтоб, когда утром в ванной открываешь воду, уже знал, что сегодня поплывешь в правильном направлении. Блин. Сказанул же. Вот мне вроде не на что жаловаться. – он в самый последний момент заметил под ногами кирпич и успел перешагнуть, не оставив на кроссовке вмятины, – мой батя… Кстати, я тебе рассказывал про своих родителей? А-а-а, ты ведь и так…

– А я разве не говорила тебе, что не могу получить личную информацию без твоего согласия?