Мельница

Кроме ближайших родственников — матери и брата, которые были еще и соседями мельника, — присутствовали только лесничий с сестрой, пастор и учитель, а также дальние родственники из двух крестьянских семейств: они приехали на похороны за много миль и их не хотели отпускать домой, пока они немного не подкрепятся.

Для Лизы день выдался хлопотливый, но это был и день гордости, поскольку он выставлял напоказ ее таланты, позволял на глазах всего честного народа выступать в роли хозяйки дома — пусть даже не облеченной внешним авторитетом, но, по крайней мере, действующей с сознанием своей власти. Главное, что разъезжавшиеся гости (лучше бы их было намного больше!) превозносили ее до небес: вот уж прислуга так прислуга, мельник должен быть доволен! Жаль только, что сразу чувствуется отсутствие в доме жены!

Не торопитесь, люди добрые! Кто знает… всему, как говорится, свое время. Сегодня на очереди это мероприятие, ради которого следует поусердствовать. Вот почему Лиза и слышать не захотела о предложенном мельником холодном ужине — не хватало только, чтобы пошел слух, будто она не справилась с приготовлением жаркого!

Итак, сразу после кофе, который несколько приподнял свойственное похоронам торжественно-печальное настроение, предъявило свои деспотические права вышеупомянутое жаркое — огромная телячья нога, и Лиза даже обрадовалась, когда сестра лесничего, Ханна, уже помогавшая ей с кофе, спросила, чем она еще может быть полезна. Ей поручили нарезать шпинат.

Зато Лизе отнюдь не пришлось по вкусу, когда минут через пятнадцать в кухню заявилась необъятная матушка-крестьянка, то бишь теща со своим благожелательным:

— Как дела, Лизочка? Что-нибудь получается?

«А тебе какое дело, старая карга?» — подумала Лиза, бормоча слова благодарности за милостиво проявленный интерес.

Она стояла возле печки, из которой только что вынула жаркое, и посыпала его солью. Огромный кусок мяса восхитил мадам, и та склонилась к прислуге.

— Сегодня мы, прямо скажем, не будем голодать.

— Конечно, я даже думаю, самому хозяину усадьбы не каждый день удается так поесть.

Под хозяином усадьбы подразумевался известный своим чревоугодием сын мадам Андерсен; Лиза не раз слышала, как та жаловалась на него дочери, считая, что эти жалобы не донесутся до Лизиных длинных ушей. Язвительность реплики была завуалирована — никто не мог бы обвинить служанку в недостаточной почтительности, — и все же она достигла своей цели.

— Да, девочка моя, тебе повезло, — не менее колко ответствовала мадам, — такая нога запекается почти что сама по себе.

— Повезло! — отозвалась Лиза. — Можно подумать, она на меня с неба свалилась.

— Если не с неба, так от мясника Хендриксена. Небось, ты в хороших отношениях с этим дамским угодником?

— От Хендриксена? — надменно переспросила она. — А вот и нет. Я велела Кристиану отвезти меня в город.

Фраза «Я велела Кристиану» приятно щекотала язык, тем более что в ней не было преувеличения. Мельник разрешил Лизе действовать на свой страх и риск, так что по части еды поминками заведовала она сама.

На хозяйку усадьбы это замечание произвело ожидаемый, тонко рассчитанный эффект. Она взвилась:

— Ах, ты уже «велишь» запрягать! Барыню из себя изображаешь?! Смотри, милая, как бы тебе это не вышло боком! Такое до добра не доводит!

Она круто отвернулась, прошуршала столетними фамильными шелками по не слишком чистому кирпичному полу и принялась разглядывать все, что стояло на кухонном столе и полках, а также висело на стенах. Лиза бросила на владелицу шелков красноречивый взгляд через плечо: «Теперь ты будешь совать нос в мои горшки и кастрюли? Да твоей роже все равно не похорошеть, сколько б ты ни любовалась на свое отражение в них!» Лицо мадам Андерсен, и так не отличавшееся красотой, в самом деле не похорошело: латунная мельница для кофе вытянула его в длину, как у глупого клоуна, потемневший бок медного котла растянул в ширину, словно голову ее изо всей силы потянули за уши… но при всех этих искажениях зеркальные картинки не оставляли желать лучшего в смысле их четкости. Между тем вдова Нильса Андерсена сама ведала просторной, хорошо оборудованной сельской кухней, которая, однако, не принадлежала к излюбленному писателями-романтиками типу, где на выдраенном столе не найти ни пылинки, а оловянная и медная утварь блестит, словно ею никогда не пользовались, — нет, в такой кухне вдова чувствовала бы себя неуютно, ей бы очень не хватало непритязательной грязи, некоей фамильярной засаленности и скромности, проглядывающей в утрате металлического глянца. Сколько она ни искала, к чему бы тут придраться, это оказалось невозможным.

Она как раз пришла к сему неутешительному выводу, когда сбоку от нее отворилась дверь в людскую, причем отворилась настолько резко и широко, что ручка двери весьма нелюбезно стукнула вдову по спине.

— Ну, Лиза! Когда же мы наконец…