Мельница на Флоссе

— Милая ты моя крошка' — воскликнула Мэгги в порыве любви и восхищения. — Как бы я хотела быть такой, как ты! Тебя так радует чужое счастье, что, наверное, ты прекрасно могла бы обойтись без своего.

— Не знаю; пока мне не пришлось испытать этого, — сказала Люси. — Я всегда была очень счастлива. Не представляю себе, как бы я выдержала, свались на меня настоящее горе, — кроме смерти мамы, мою жизнь ничто еще не омрачало. Зато на твою долю выпали тяжелые испытания; и все же я уверена, что ты, так же как я, сочувствуешь людям.

— Нет, Люси, — возразила Мэгги, медленно качая головой. — Я была бы гораздо счастливее, если бы умела, как ты, радоваться чужому счастью. Конечно, я сочувствую людям, когда они в беде, и для меня было бы невыносимо сделать кого-нибудь несчастным, но порой меня раздражает вид счастливых людей, и я ненавижу себя за это. Мне кажется, с годами я становлюсь все хуже, все эгоистичнее. Это ужасно!

— Я не верю ни одному твоему слову, Мэгги! — укоризненно сказала Люси. — Все это только твоя мрачная фантазия. Скучная, безрадостная жизнь нагнала на тебя уныние.

— Возможно, — сказала Мэгги, откидываясь в кресле; сделав над собой усилие, она улыбнулась лучезарной улыбкой, сразу же прогнавшей хмурые тучи с ее лица. — Скорее всего в этом повинна школьная еда — водянистый рисовый пудинг, приправленный Пинноком. Будем надеяться, что мое уныние не устоит перед мамиными кремами и этим прелестным Джеффри Крейоном.[87]

С этими словами Мэгги взяла со стола книгу.

— Как ты думаешь, могу я показаться кому-нибудь с этой брошкой? — спросила Люси, подходя к висящему над камином зеркалу, чтобы проверить, какое она производит впечатление.

— Ни за что на свете: если мистер Гест увидит на тебе эту брошку, он, несомненно, покинет ваш дом. Ступай скорее, приколи другую.

Люси быстро выпорхнула из комнаты, но Мэгги не воспользовалась ее уходом и не стала рассматривать альбом; она опустила его на колени, а тем временем глаза ее обратились к окну, за которым виднелись залитые солнцем пышные клумбы весенних цветов и стройный ряд лавров — а там, вдали, серебристая ширь милого старого Флосса, словно погруженного в сладкую утреннюю дрему. В окно лились свежие и нежные запахи сада; птицы неустанно взлетали и снова садились, щебетали и пели. И все же глаза Мэгги наполнились слезами. При виде хорошо знакомых картин на нее в первый же вечер нахлынули горестные воспоминания, и хотя вновь обретенный покой матери и дружеское расположение Тома наполняли ее радостью, она все же чувствовала себя не участницей счастливых событий, а сторонней наблюдательницей: так радует нас дошедшая издалека добрая весть о друзьях. Память и воображение красноречиво твердили ей о нужде, не давая вкусить от тех благ, что предлагало мимолетное настоящее; будущее представлялось ей еще более мрачным, чем прошлое, ибо после долгих лет добровольного самоотречения в ней снова пробудились былые желания и мечты, все труднее стало переносить безрадостные дни, заполненные ненавистным трудом, все настойчивее осаждали ее образы той яркой, полной разнообразия жизни, к которой она так тянулась и которая казалась ей до отчаяния несбыточной. Скрип открывающейся двери заставил ее очнуться, и, быстро смахнув слезу, она принялась перелистывать альбом.

— Знаешь, Мэгги, есть одно удовольствие, перед которым не устоит даже твое уныние, — проговорила Люси, едва переступив порог комнаты, — это музыка, и я угощу тебя ею на славу. Мне так хочется, чтобы ты снова начала играть! Ведь ты, когда мы учились в Лейсхеме, была гораздо способнее меня.

— Ты бы от души посмеялась, — сказала Мэгги, — если бы видела, как я снова и снова наигрываю маленьким ученицам их нехитрые гаммы, просто чтобы лишний раз пробежаться пальцами по милым клавишам. Но, право, я не отважилась бы теперь сыграть что-нибудь более сложное, чем «Прощайте, скучные заботы».

— Я помню, в какой неистовый восторг ты приходила, когда слушала рождественские гимны, — сказала Люси, принимаясь за вышивание, — и ты могла бы снова услышать самые любимые из них, будь я только уверена, что ты смотришь на некоторые вещи иначе, чем Том.

— Мне кажется, в этом ты можешь не сомневаться, — улыбнулась Мэгги.

— Вернее — на одну определенную вещь, — продолжала Люси, — потому что, если ты разделяешь чувства Тома, мы рискуем остаться без третьего голоса. В Сент-Огге молодые люди, любящие музыку, наперечет. В сущности, только Стивен и Филип Уэйкем как-то разбираются в ней и способны петь.

Тут Люси подняла глаза от вышивания и увидела, что Мэгги изменилась в лице.

— Тебе неприятно слышать это имя? Если так, я никогда не произнесу его больше. Мне ведь известно, что Том всячески избегает Филипа.

— Нет, я отношусь к этому иначе, чем Том, — оказала Мэгги, вставая с места и подходя к окну, как бы для того, чтобы полюбоваться видом. — Мне Филип всегда нравился — с тех самых пор, как я девочкой увидела его в Лортоне. Он был таким добрым, когда Том поранил себе ногу.