Мелочи жизни (сборник) (СИ)

Следуя славным традициям, описанным в романах Булгакова, наш город тоже обзавелся собственным «Грибоедовым», c рестораном, оборудованным по последнему слову кулинарии. Отдадим также должное служителям музы за их любовь к животным – Степана здесь встретили с такой же радостью, как и Шелезяку, который, очевидно, был среди них своим. Кстати, непонятно почему. Его последнее общение с литературой датировалось восьмым классом средней школы во время написания сочинения про Анну Каренину, которая, по его версии, утопилась в пруду, не вынеся разлуки с братом.

Заказали выпить и закусить, чем сразу привлекли к себе повышенное внимание не только официантов, но и аудитории - великое количество народу присоединилось к их трапезе. К своему стыду Лёхе удалось запомнить лишь двоих: басиста местной рок-группы «Отшельники» и поэта-бунтаря Протопопова. Остальные фамилии и клички просто не умещались в его переполненной напитками памяти. Компания сложилась на редкость культурная и грамотная – никто не пил без тостов, не скатывался в политику и не лез целоваться, не говоря уже о других недостойных поступках. И лишь когда ближе к полуночи разбудили Макеева, и он произнес получасовой витиеватый тост, басиста стошнило в промежуток между коленями.

Момент следующего просветления сознания наступил для Лёхи глубокой ночью. Пламя костра освещало знакомые лица, вот только он напрочь перестал различать Шелезяку и Степана. На невесть откуда взявшемся мангале жарились шашлыки, от запаха которых у Лёхи мутнело в глазах.

Играла гитара, и поэт-бунтарь декламировал свои вирши, пока на востоке в небе не разгорелся настоящий пожар, и компания не начала расходиться.

Ватного и тяжелого Шелезяку довезли до дома первым. Усадили на площадку перед дверью, которую он наотрез отказался открывать при посторонних. А затем добрались и до Лёхиного подъезда.

Было солнечно и морозно. И немного грустно.

- Ну, старичок, давай, - сказал Макеев, протягивая Лёхе руку для пожатия. - Я, наверное, подниматься не буду.

Лёха кивком головы изобразил свое полное согласие и направился к лестнице, ведущей к дверям.

- Постой! Ты ведро забыл! – Макеев загрохотал автомобильной утварью, извлекая из багажника Лёхину собственность. - Держи.

Друзья еще раз обнялись, и Макеев тронулся с места, оставив после себя легкое облачко белого дыма. Лёха помахал ему пустым ведром, ещё немного постоял, глядя вслед удаляющейся машине, и неторопливо зашагал вверх по ступенькам.

Сергей Боровский

Москва, 2005

ЛОЖЬ

«Дальше тянуть некуда, - решил он. - Сегодня же вечером придётся ей всё рассказать».

Он на мгновенье представил, как будет выглядеть в глазах жены после сделанных откровений, и мысленно отмахнулся от получившейся неприглядной картины.

Подоспевший трамвай вернул его к действительности, но ненадолго. Лишь только он забрался в угол, где концентрация острых локтей была существенно ниже, как назойливое самобичевание нахлынуло на него с новой силой.

Зачем он соврал? На что понадеялся, сплетая небылицы, которые рано или поздно будут развенчаны? Хотел прибавить себе веса, уважения? Прибавил, называется.

Они отметили «событие» в модном ресторане, а на следующий день она купила ему дорогой костюм и множество мелких побрякушек, иметь которые обязывал «новый статус».

- Ты теперь большой человек, - сказала она, оправдывая сделанные подарки.

О финансовой яме, ожидавшей их в результате последних расходов, она, конечно, не догадывалась. Ну да, ведь «продвижение по службе» сопровождалось значительным повышением заработка - с его же собственных слов.

Не во всём была его вина - слабое, но утешение. Ему намекали, всячески поощряли любые его заблуждения на этот счет. Он просто поверил. И поторопил события. А на освободившееся место поставили другого.

Проклятье!

На ужин она приготовила мясо по-французски и его любимый зелёный салат из редиски - он продолжал собирать дивиденды, не имея на них ни малейшего права. Дорогая, твой муж - неудачник, и не обижайся на него за то, что ты была всё это время не в курсе.

- Нравится? - спросила она, бережно прикоснувшись тонкими пальцами к его щеке.

- Очень.

- Добавки?

- Нет. Спасибо. Любимая...

Он отложил в сторону смятую салфетку. Взял её руки в свои.

- Что? Ты что-то хочешь мне сказать?

- Нет. Просто ты у меня - самая прекрасная и очаровательная.

Ненависть и презрение к самому себе - не самые приятные чувства, но других в тот момент он подобрать не смог.

Они посмотрели на ночь какой-то фильм, осевший в его памяти сплошным серым пятном. Спасительный сон пришел чуть позже, обволакивая его сладкой мыслью о том, что настанет завтрашний день, который обязательно разрушит стену лжи, так нелепо возникшую между ними.

Она погасила его ночник и бережно поправила на нём одеяло. Затем подошла к окну и, раскрыв его, взобралась на подоконник. Осторожно, чтобы не шуметь, расправила крылья и, оттолкнувшись от твёрдой поверхности, порхнула в небо.

Сергей Боровский

Houston, 2011

ВИРУС