Мелодия Бесконечности. Симфония чувств

Мальчик всё смотрел на большой яркий подарочный сверток — он хотел его не для себя, а для мамы…Он знал, что подарки эти не бесплатные, что их следует выкупать, но в кармане у него были припрятаны кое-какие сбережения, и он искренне надеялся, что их хватит, ещё и на розу — она так любит розы…

Что что-то не так он понял, когда увидел перепуганное лицо матери и полицейских, постепенно оцеплявших елку.

В начавшейся суматохе и панике он не мог разобрать, что кричала ему мама, и только дикими глазами смотрел на полицейских в шлемах и защитных жилетах.

Последнее, что он запомнил, это — как мать и отец пробивались сквозь оцепляющий строй… Ему так хотелось показать маме… Детские пальцы потянулись к шелковой ленточке на блестящей фольге…

Потом — оглушающий звук, яркая вспышка и разрывающая боль, в которой он тонул.

— Вы, доктор, не любите Рождество и розы? — Джек тряхнул головой, когда снова услышал голос Лауры, она вложила ему в руку цветок, с силой сжав его пальцы, пока острые шипы не впились в кожу и не выступили капельки крови, — Много лет уже прошло, а вы всё продолжаете винить себя в их смерти, и сколько бы жизней вы не спасли, это не изменит того факта, что, пусть и невольно, убили своих родителей. Каждый раз, глядя на себя в зеркало, вы видите свои шрамы, и они не дают вам забыть о том, кто вы есть — убийца, и как бы вы не стремились замолить грехи, и сотни спасенных вами жизней не вернут их. Врач, исцели себя сам… Можете ли вы помочь самому себе, доктор?

Помочь самому себе? Он прекрасно помнил, что это значит. Когда прошел период депрессии, врачи объяснили ему, что только он сам должен захотеть выздороветь, иначе ни какие чудеса медицины не смогут поставить его на ноги. И он решил бороться. Врачей и медицинских сестер к себе не подпускал — всё сам. И не важно, сколько раз он падал и снова вставал, сбивая колени в кровь, как не мог первоначально даже ложку взять непослушной рукой, как до боли приходилось сжимать пальцы, проверяя чувствительность, как слезы сами навернулись на глаза, когда он смог сделать первые самостоятельные шаги, а нога до сих пор периодически напоминает о себе приступами острой боли.

И вспомнилось ему другое Рождество, снова напомнившее о том, чем до сих пор болели его шрамы — и ясный взгляд златовласой. И её лицо — так близко, и такое трепетное и доверчивое прикосновение… И показалось, что ему не хватает воздуха, и сердце сейчас разорвется от сладостной муки, и он испытал почти физическую потребность поцеловать её, заблудившись в лабиринте восхитительных ощущений. Он только собрался отругать себя за такую дерзость. И, о чудо! Её губы ответили на этот поцелуй, и ему показалось, что он попал в рай. Он понял, что влюбился окончательно и бесповоротно, а она — улыбнулась, потому, что поняла это.

Вспомнил он и другой день, когда окончательно уверился в своем решении посвятить себя медицине. Тогда он был ещё студентом-медиком, когда ему впервые пришлось оказывать неотложную помощь, и от его мастерства зависела человеческая жизнь. Он проводил реанимационные мероприятия женщине, которой внезапно стало плохо на улице, а её маленький сын не сводил с него заплаканного лица, ухватившись за полы его плаща и умоляя спасти его маму. Когда-то он сам готов был точно так же умолять врачей спасти его родителей, но это было уже не в их силах. А здесь и сейчас — он всемогущий Бог для этого ребенка, в чьих руках находится жизнь его матери. Так и он, прежде всего, должен безоговорочно поверить в свои силы и свои знания. Пациент должен видеть его уверенность, тогда она передастся и больному и придаст ему сил бороться с недугом. Когда удалось нащупать слабый пульс у женщины, он с облегчением выдохнул — пусть хоть этот мальчик не потеряет пока веру в чудеса, пусть его мать ещё побудет с ним. Он уверил мальчика, что его мама вне опасности и будет жить, а детские руки обхватили его шею, мокрой щекой прижавшись к его щеке, сквозь слезы прошептав «Спасибо, доктор!», и возглас восхищения прокатился среди собравшейся толпы. И это было ни с чем не сравнимое ощущение, которое он не сможет позабыть — и это было бесценно.

— Кем бы ты не была, дитя, — покачал головой молодой хирург, разглаживая пальцами лепестки цветка, — ты ошибаешься.

— Ошибаюсь, доктор? — девочка недовольно фыркнула, скрестив на груди худенькие ручки, демонстративно пересев спиной к нему.

— О моих родителях я буду скорбеть до конца своих дней, — тихо произнес доктор, — Но врачом я решил стать не из чувства вины, а потому, что я не хотел бы, чтобы ещё кто-нибудь испытал подобную боль, — ответа девочки он не услышал, вместо этого его разбудил взволнованный голос Даниэллы, испуганно наблюдавшей, как он вздрагивал во сне.

И как же он был рад увидеть её лицо, когда открыл глаза! Со сна вид у него был настолько бледный и уставший, и все уверения мужчины о том, что не стоит беспокоится о его самочувствии не смогли её убедить, пока он не доказал своими поцелуями, что за его состояние не стоит опасаться.