— Знаете ли вы на окраине старый район под снос? — тем временем, без лишних предисловий, продолжал голос в трубке, — Мы проезжали мимо и увидели, как она входила в старый заколоченный дом. Не в моих принципах вмешиваться в чужие дела, ведь дело, возможно, окажется довольно щекотливым, но, ей может угрожать опасность — дом ветхий, травмоопасный, в нем давно уже ни кто не живет — ума не приложу, что ей там могло понадобиться. Так мы можем убедиться, что с ней всё благополучно? Или нам подождать на улице? Всё-таки, в её положении…
— Я сейчас нахожусь недалеко — уже еду, подождите до моего приезда и не предпринимайте пока ничего, — ответил Джон собеседнику и уже собрался отключиться, как в трубке он услышал присоединившийся другой голос:
— Черт возьми, что там происходит? — наблюдавший в окно Винтер хлопнул азиата по плечу, привлекая его внимание, — Ребенок выпал из окна. Скорее, нужно помочь.
— Слышали, господин Дестинофф — у нас ЧП, — тут же сообщили на том конце, — Всё, я отключаюсь — иду в дом — третий от начала улицы. Поторопитесь, насколько возможно.
И Джон, и сидевший рядом с ним в машине Марк были крайне озадачены этой информацией. Автомобиль летел по городским дорогам с превышением скорости, рискуя наткнуться на полицейский патруль. Оба молчали, и в салоне воцарилась напряженная тишина — слишком много вопросов требовали срочных ответов, а сердце сбивало ритм от тревожных предчувствий. И как же хотелось побыстрее приоткрыть завесу этих таинственных событий, и, собирающиеся в тяжелые тучи, облака на темном небе как нельзя подходили под состояние мятущегося сознания.
А Маргарита действительно вошла в этот обветшавший дом, кроме неё там находились ещё двое — две светловолосые девочки, одна старше — с карими глазами, которые меняли свой цвет в зависимости от её настроения, другая помладше, с ярко-голубыми глазами.
— Эй, есть тут кто-нибудь? — расстегивая на ходу курточку, девочка осторожно, маленькими шажками поднималась по ветхим ступенькам лестницы в заброшенном доме в пять этажей, то и дело скрипевших под её ножками, — Сюда забежала девочка. Она, кажется, потеряла эту книгу, я хотела только вернуть её.
— Ты искала меня? — когда Аделина поднялась на самый верхний этаж, закашлявшись в пыльном помещении, навстречу ей, ласково улыбаясь, вышла Лаура, — Зачем ты здесь?
— Извини, что без приглашения, — Аделька достала из своего рюкзачка книгу и аккуратно положила её на запыленное кресло и отряхнула брюки, — Ты живешь тут? Я нашла твою книгу. Вот она — возьми, пожалуйста, — она сложила рюкзак и протянула девочке большую тяжелую книгу, держа её обеими руками.
— Такая добрая и милая девочка, — Лаурита подошла ближе, обойдя девочку кругом, — Не хочешь остаться — немного поиграть со мной? — она указала на единственный, не покрытый слоем пыли, диван.
— Прости, не могу задерживаться, — заторопилась малышка, — Моя приемная мама в положении и ожидает моих сестренок, ей нельзя сейчас волноваться — на прощание кивнула она, но, ей не дали покинуть помещение.
— Такая чуткая девочка. Ты так трогательно переживаешь за свою маму… свою не родную маму, — любезность с которой Лаура произносила эти речи вызывала оторопь у неискушенного дитя, неосознанно чувствующего опасность, но не видящего, откуда она исходит, — Наивная душа, неужели, ты, правда, веришь, что они смогут полюбить тебя, как родную дочь? Особенно теперь, когда у них в скорости будут их собственные родные дочери? — Лаура нежно обвела пальцем контур лица девочки и присела рядом, расплетая ей косу, — Ты для них всегда будешь не более, чем приёмышем, которого они взяли из жалости. Они слишком добродетельны, и будут молчать долгие годы, возможно, даже, ни разу — ни словом, ни взглядом не упрекнут тебя… — её голос монотонно шелестел в такт размеренному перестуку капель начавшегося дождя, — Однако же, ни ты, ни они — не сможете забыть, кто ты. Ты всегда будешь для них только обузой, отбирая у законных родных детей ту часть родительской любви, что причитается им по праву их рождения.
— Это правда? — тихо спросила Аделина и расплела и вторую косу, стараясь не поднимать взгляда на собеседницу, чтобы та не увидела слез в её глазах.
— Не будь им постоянным живым укором их слабости, — Лаурита принялась аккуратно расчесывать пряди её светлых волос, невозмутимо продолжая, — Глядя на тебя, они каждый день будут думать о тебе, но — больше с сочувствием, чем с любовью, пока ты им не опротивишь. Они будут только и мечтать, как бы поскорее избавиться от тебя, жалея о своём приступе сострадания, в порыве которого решили проявить заботу о тебе, — и каждое её слово, не зная пощады, жалило, медленно распространяя отраву ложных домыслов по всем нервным окончаниям и самым мелким сосудам, подбираясь к самому сердцу, сжимая его в леденящих тисках.
— Но… они говорят, что любят меня…А тебе откуда знать? — упорно вопрошала девочка, отказываясь верить этим жестоким словам.