Мелодия на два голоса [сборник]

Они забрали дочку из деревни, теперь это была уже невеста, не очень красивая, но ладная и умная девица. За ней вскоре стал ухаживать один юноша, узбек, по имени Ахмет. Егоров собирался перед своим отъездом в деревню выдать дочку за него замуж. Узбек Ахмет учился на повара в техникуме и впоследствии оказался круглым сиротой и не узбеком, а цыганом.

3

В этот день предстояло им разобрать опытный образец вакуумного насоса и установить, почему он выходит из режима. Над этим ребусом, опровергающим теоретические выкладки КБ, уже многие успели поломать голову. Предполагалось, что причина может быть и механического свойства, проще говоря, кто-то, где-то, какую-то часть сделал маленько наспех и тяп-ляп. Так как насос "висел" над отделом, то и сроки были отпущены сказочные, для всей операции — один день.

Насос представлял собой малоэстетичное металлически-резиновое чудовище весом в девяносто килограммов. Когда Кирилл явился в комнату, мастер Николай Павлович, болезненно морщась, ставил насос на попа. Подсобляли ему Егоров и слесарь Викентьев, но мастер не терпел, когда ему помогали в таких именно вещах, требующих силы, он, может быть, до сих пор находился в убеждении, что здоровей и ловчей его нет никого поблизости, поэтому, помогая ему, сподручный человек всегда рисковал нарваться на резкость. Однако как раз последние месяцы мастер худел, быстро терял мощь мускулов, и это все заметили.

— Отойди, — прикрикнул мастер на Егорова. — Ногу пришпилю углом, а она у тебя не казенная.

— Нет, не казенная, моя, — подтвердил Егоров, ноги которого были далеко от насоса.

Установив насос, мастер любовно заглянул сверху в пузатое нутро механизма.

— Ну вот, ребятки. Давайте быстренько его раскурочим.

Приблизился Ваня Иванов, сорока лет, слесарь седьмого разряда.

— Погода какая на дворе, червонный козырь, — сказал он. — Тепло, как летом. Видно, опять засуха будет, по такой весне если судить.

Теперь не хватало одного слесаря Аскольдыча, а так группа вся была в наличии. Аскольдыч переживал в своей жизни поздний роман. Он три года назад похоронил жену и теперь встречался с Нюсей, одинокой кладовщицей из пятого цеха. Он частенько запаздывал по этой причине, а приходя, подробно рассказывал, как у него идут дела. С прежней женой он прожил двадцать лет, но, по правде говоря, ее не любил. А Нюсю полюбил, хотя на вид это была здоровенная краснощекая пожилая баба, к ней за пустяком и подойти боязно. Тем более что она отвечала за материальные ценности. Аскольдычу кладовщица давала самый лучший, самый новенький инструмент и не заставляла его расписываться в своем журнале.

Было трогательно видеть, как Аскольдыч спешил после смены первым выйти к проходной и поджидал там Нюсю, гордый, на виду у всех, а потом, когда та кубышкой выкатывалась из стеклянных дверей, бережно брал ее под руку, и они уходили мимо трамвайной остановки в парк…

Через час или около того насос превратился в аккуратно разложенные на чистом полотне металлические и резиновые плоскости, скобы, бачки и другие более мелкие детали. Как будто накрыли на стол к приходу каких-то неведомых железных гостей. Прибыл и гость, безымянный инженер из КБ.

— Ну как, мужики? — бодро поинтересовался инженер. — Вправляете зверюге мозги?

— Обеденный перерыв у нас начался, — пояснил Кирилл. — В столовую пойдем, ам-ам!

Гость поколебался и сказал:

— Главный просил вас, Николай Павлович, поторопиться, если можно, не в службу, а в дружбу.

— Чего же он сам не пожаловал? — спросил Аскольдыч. — Мы с товарищем Трутневым давно не беседовали.

Гость с понятием заулыбался в ответ, и эта улыбка, сочувственная и посторонняя, задела Кирилла. Он бы прогнал инженера, но при мастере этого делать было нельзя. Николай Павлович грубости вокруг себя не одобрял, любил осмысленный разговор, без штучек-дрючек.

— Передайте Трутневу Василию Ивановичу, — сказал мастер, — что мы постараемся в срок.

— Спасибо, — сказал инженер. Мастеру обычно говорили люди "спасибо" после того, как он что-нибудь сообщал.

До обеда они управились с чисткой, а ровно в двенадцать группа РЕМПР(и) уселась за свой столик в углу и разложила на нем домашние припасы. Кирилл выставил хлеб, бутылку молока, три яйца, шматок корейки. Егоров с таинственным видом извлек из сумки два свежих огурца.

— А я что-то слышу, пахнет, червонный козырь, — заметил Ваня Иванов. — Думал, Аскольдыч духами надушился арабскими.

Зрелище аппетитных припасов подействовало и на молчуна Викентьева. Выразил он свое веселье тем, что неожиданно ухнул, крикнул: "Эхма!" — и изо всей силы хлопнул по спине Аскольдыча.

— Чумовой все-таки у нас Викеша, — откликнулся Аскольдыч, чуть не ткнувшись от удара в стол бородой. — Когда-нибудь, помяните мое слово, наплачемся мы с ним. Ну, за что ты меня бухнул по спине, дурья башка?

Викентьев, доверчиво жмурясь, намазал ломоть хлеба маслом, сверху наложил кружок колбасы и прикрыл бутерброд двумя дольками огурца. Он не стал сам есть, а протянул хлеб мастеру.

— Не хочется что-то, — сказал Николай Павлович. — Ешьте, ребята, а я, что ли, покурю.