— Вот, вызвали «неотложку». Жаловался на живот.
— Неужели аппендицит? Ты увезёшь его на операцию?
При слове «операция» отец подскочил на кровати.
— Прекрати болтовню, — крикнул он мне. А я продолжал свою роль.
— Ну а что скажет Кумыш?
— С животом всё в порядке. Но твой отец слегка простыл.
— Надо ему немедленно помочь. Укол сделала?
Уколов отец боялся больше, чем ядовитых змей.
Он изменился в лице и закричал:
— Не вмешивайся в чужие дела, Ашир. Никаких уколов. Я совершенно здоров.
Я подмигнул Кумыш. Она подумала немного.
— Да, — поддержала она. — Укол не повредит.
— Ради, аллаха, дочка, никаких уколов. Я умру на месте.
— Может поставить ему горчичники? — предложил я.
— Да, — закричал отец, которому никогда в жизни не ставили горчичники. — Никаких уколов. Только горчичники. И всё.
— Доставай горчичники, Кумыш, — приказал я. — Да не жалей. Если отец говорит, что его болезнь не внутри, а снаружи, то от горчичников живот пройдёт.
И мы с Кумыш в мгновение ока обложили отца горчичниками.
— Надо укрыться теплее и терпеть, — сказала Кумыш.
— Да, — согласился отец. — Это верно, дочка. Заболел, — терпи.
Несколько минут он лежал спокойно.
— Хорошо — сказал он через несколько минут. — Словно родная мать обнимает. Тепло, не больно, совсем не похоже на укол.
Однако через несколько минут он забеспокоился.
— Что-то уж слишком тепло. Я чувствую себя лучше, много лучше. Давай, дочка, снимем эти горчичники, ты мне дашь какой-нибудь порошок и я усну.
— Надо потерпеть, отец, — сказал я, а Кумыш подтвердила.
Отец попытался подняться, но я уложил его обратно.
— Нельзя, отец, — сказал я. — Теперь всё тело согрелось, если простудить, будет плохо. Ещё немного согреешься, а потом горчичники начнут работать на полную силу.
— Отпусти меня! — крикнул отец. — Что ты мелешь! На полную силу! Я уже давно словно в адском огне. Отпусти меня и сними эти чёртовы горчичники. Я совершенно здоров. Вах, я охвачен пламенем. Пусти, тебе сказано!
— Но ты же вызвал «неотложку». Если она тебе не поможет, Кумыш могут отдать под суд. Уважаемому человеку плохо, её долг — поставить тебя на ноги.
— Отпусти меня, и я встану на ноги сам. — С этими словами отец вырвался из моих рук, одёрнул рубашку и стал срывать с себя горчичники, ругая всё и всех так, словно с него живьём снимали кожу. — Делайте что-нибудь, несчастные. Машите на меня, дайте мне воды. Аллах, я весь сгорел, изнутри и снаружи. Что за чёртово снадобье ты мне подсунула, дочка, это же прямая дорога на тот свет.
— Горчичники ставят даже детям, — пояснила Кумыш.
— Ни один человек на свете не выживет после таких мучений. Сона, ну чего ты стоишь, разинув рот. Бери вот это полотенце, — он сорвал со своей головы чалму, — маши, если не хочешь остаться вдовой.
Через некоторое время отец пришёл в себя.
— Всё, — решительно заявил он. — Всё прошло. Спасибо, дочка. Про тебя все говорят, что ты хороший врач, теперь и я буду говорить. Но если хочешь, чтобы я поправился до конца, сдержи своё слово и оставь Ашира в покое.
— Отец, — сказал я, — ведь я тебе уже говорил…
— Я с тобой поговорю позже. Ну, как, дочка, обещаешь?
Кумыш стала белой, как мел.
— Я не цепляюсь за вашего сына, Поллы-ага, — ответила она. — Можете оставить его себе и делать с ним всё, что хотите. — И она выбежала из комнаты.
— Молодец она, эта Кумыш, — заметил отец. — Гордая. Хорошая будет кому-нибудь невестка в доме, дай ей бог.
— Значит она понравилась тебе, отец?
— Кому такая не понравится. Хорошая девушка, — повторил он.
— Вот и я её полюбил. Или у тебя так — другим хороша, себе нет.
— Глупый ты ещё, сынок. Многое не понимаешь. Она хороша для города, а не для жизни в таком ауле, как наш. Разве будет она детей рожать, ковры ткать, сидеть над вышивкой? Да и другое: шесть лет она пробыла в городе, пока училась, одна, без старших. Знаешь, как там у них в городе: день не день, ночь не ночь. Как она там себя вела, с кем водилась, ты это знаешь? Нет. Известно ли тебе что-нибудь о ней? Тоже нет. Может, ей что ты, что другой — лишь бы мужчина был. То-то, сынок. Если бы не это, я бы сам тебе сказал — женись на Кумыш.
— А что ты мне скажешь сейчас?
— А сейчас я тебе скажу всё то же — откажись от неё. Как бы далеко человек не зашёл по неправильному пути, если вернётся обратно — всё равно хорошо. Поверь нам с мамой, сынок, мы тебе плохого не посоветуем.
— Знали бы вы, где хорошее, где плохое, не покупали бы мне жену, словно корову, — сказал я и махнул рукой. — Ладно, завтра на работу, пойду спать. Спокойной ночи, мама. Спокойной ночи, отец. — И я поднялся, чтобы уйти. Но когда я был уже у двери, отец окликнул:
— Ашир!
Я обернулся.
— Да, отец.
— Останься, Ашир. Я хочу с тобой поговорить.
И я вернулся на место.
Я согласен жениться, отец!