Мелодия Секизяба (сборник)

В тот день, о котором идёт речь, она занималась как всегда уборкой во дворе, когда калитка заскрипела. Но это была не Абат, и не учитель Курбан. Кто-то стоял за спиной Марал-эдже, кто явно никуда не торопился. Человек, стоявший на пороге, постоял ещё немного, потом солидно кашлянул, давая понять хозяйке, что она могла бы обратить на него внимание. Марал-эдже ещё несколько раз для порядка взмахнула веником и только после этого, поставив его в угол, разогнулась и повернулась к воротам. То, что она увидела, поразило её до такой степени, что на несколько секунд она даже замерла, совершенно забыв, что яшмак «платок молчания», которым женщина всегда должна закрывать рот, разговаривая с мужчиной, заброшен у неё за спину. Впрочем, она тут же опомнилась, прикрыла рот платком и сквозь ткань его Марал-эдже сказала приглушённо и вежливо;

— Добро пожаловать в дом, почтенный ага. Проходите, прошу вас, Оразали-бай походкой уверенного в себе человека прошёл в дом и сел привычно на почётном месте на кошме. Он был одет в самую лучшую свою одежду и выглядел очень высокомерно.

Марал-эдже, как и полагается гостеприимной хозяйке, сказала:

— Отдохните, пожалуйста, ага. Чай сейчас будет готов, я давно уже поставила на огонь.

Но Оразали-бай величественным жестом остановил её.

— Не беспокойся насчёт чая, Марал, — сказал он. — Чай мы с тобою выпьем чуть позже. А сейчас у нас с тобою предстоят другие разговоры.

Оразали-бай степенно приглаживал свою белую, аккуратно подстриженную холёную бороду. Видно очень редко в его жизни ему приходилось выступать в роли просителя, и от этого его полное и ухоженное лицо казалось непривычно смущённым. Тем увереннее он пытался говорить. Но Марал-эдже, мгновенно понявшая всё, покорно опустилась у края кошмы, выражая полное послушание:

— Если вы не хотите чая, ага, то говорите, с чем пришли.

Оразали-бай откашлялся.

— Я пришёл к тебе с просьбой, Марал, — сказал он и издал звук, похожий на клёкот орла, «то по его представлению, похоже, должно было изображать довольный смех. — Да, Марал, я, Оразали-бай пришёл сегодня специально для важного для тебя и для меня в какой-то степени разговора.

Марал-эдже молчала.

— Вот я и говорю, — продолжал бай. — У вас, как говорится, товар, у нас — купец. — Он трижды сплюнул через плечо, чтобы отогнать злых духов. — Ничего не скажешь, Марал, дочь твоя, Абат, расцвела, как роза в райских садах, ничего про неё худого не скажешь. А я давно уже думаю, что пора остепенить мне моего наследника Туйли-джана. Ты знаешь, я не беден, а он всё после меня наследует. Ну, про Туйли я тебе тоже долго не буду рассказывать, он весь на виду, может кому и уступит из сверстников, но «то-то я такого не припомню.

Марал-эдже была воспитанной женщиной. Когда отец приходит сватать для своего сына невесту, его надо выслушать, чтобы он ни говорил. Вот почему, слушая славословия Оразали-бая в честь его покрытого болячками кривоплечего Туйли, Марал-эдже не рассмеялась ему в лицо, а сказала, как это и было положено, после некоторого раздумья:

— Спасибо, что ты зашёл навестить этот дом, ага. Породниться с таким домом, как твой — большая честь для любой семьи. Думаю, любая девушка с охотой стола бы женой твоего Туйли и твоей невесткой. Когда дочь моя Абат вернётся с занятий, я с ней поговорю. Сам знаешь, ага, принуждать её я не могу. Хочу, чтобы она была счастлива. Для этого всю жизнь и работаю, не разгибая спины.

Оразали-бай одобрительно кивал, слушая полные учтивости слова хозяйки. Он ни мгновение не сомневался, что услышит именно такой ответ. Надо было сойти с ума, чтобы не оценить чести и тех выгод, которые несла возможность породниться с самым богатым и влиятельным человеком. Поэтому, считая вопрос о сватовстве уже решённым, бай перешёл к другому.

— Ты умная женщина, Марал, знаю тебя давно, всегда уважал. И вот теперь никак не могу понять — зачем пустила паршивую овцу в своё стадо?

— Не понимаю, ага, про что вы…

— Ну, ясно — про что. Про этого, моего бывшего мальчишку-батрака, что кормился моими объедками, а теперь называет себя учителем. Никак не пойму, почему ты приютила его… ну, это я ещё согласен понять, ты женщина добрая, просто из жалости, как бродячую собаку. Но почему давно уже не прогнала в шею…

— Это вы, ага, про Курбана?

— А про кого же ещё? Мне даже имя его произносить противно. Скажу честно — мне очень не нравится, что он у тебя живёт. У тебя молодая дочь на выданье, а этот… Словом, каждая собака должна знать, где её подстилка. Если власти его прислали, пусть он и живёт у своей власти, как в первые дни — валяется на грязном полу в аулсовете. Я говорю это ещё и потому, что о нём, этом нечестивом и твоей дочке кое-кто уже начинает распускать разные слухи. Я-то им, зная тебя, конечно, не верю, но ты ведь знаешь наш здешний народ…

— На чужой, как говорится, роток, не накинешь платок, уважаемый ага, — спокойно отвечала Марал-эдже. — Моя дочь чиста, как снег на вершине Копетдага. А что и кто там говорит — я внимания не обращаю.