Мелодия встреч и разлук

На следующем кадре забавляются дети: кидают ввысь желто-красные охапки, подставляют самодельному листопаду смеющиеся лица, соревнуются в меткости. «Безудержное веселье» — так назвал бы снимок Гальперин. Он смотрит на надпись под фотографией — у Алины все намного проще, но гораздо точнее: «Детство».

Рядом с «Детством» несколько снимков готовящихся к полету уток. Вот они еще чинно плавают от берега к берегу, подбирая заботливо брошенные кем-то хлебные крошки, вот чистят перья, завершая последние приготовления, а вот уже машут крыльями, набирают высоту, сбиваются в стаю. Обычный человек именовал бы это дорогой в теплые края, а Алина считает, что у птиц начинается «Долгая дорога домой».

Владу осень всегда представлялась одинаково неприятной, пессимистичной, отталкивающей, а в Алинином восприятии нет ничего более разнообразного, чем это время года. И сейчас Гальперин понимает почему. Алина и сама такая: то грустная, то безудержно веселая, то ей хочется плакать, то танцевать, то ей одиноко, то она жаждет избавиться от людей, готовых протянуть руку помощи. А еще она все время в пути, она, как утка в октябре, пока не нашла свою дорогу домой. И теперь, если Влада спросят, что же такое осень, он без тени сомнения ответит: «Алина».

Гальперин изучает серию «Города». Он небольшой знаток фотографии как искусства. Не может оценить правильности выстроенной композиции и особенности цветовых решений, не понимает технических тонкостей съемочного процесса. Наверняка представленные здесь на суд зрителя кадры замечательны с точки зрения их выполнения, но за живое не задевают. Не задевают именно потому, что саму Алину оставили равнодушной. Влад прекрасно видит, что фотографа совсем не пленили воды Гудзона и взметнувшийся над ними каменный факел, ее абсолютно не тронули бульвары Берлина («Интересно, когда она там была?») и совершенно не взволновали тихие улочки Яунде.

Кстати о Яунде: Влад вдруг вспоминает снимок, что так поразил его год назад в квартире Алины. Есть ли он здесь? Теперь Гальперин передвигается по выставке быстрее. Сейчас он не бесцельно бродит, а ищет. Ищет и находит. И не одну фотографию, а несколько кадров все той же африканки, бережно прижимающей к себе двоих детей. Влад смотрит на табличку с надписью. Да. Так и есть. «Материнство». Гальперин обращается к служащей:

— Я бы хотел приобрести фотографию.

Девушка моментально расплывается в улыбке: процент от продажи музею, процент от продажи ей.

— Какую именно?

— Любую из этой серии, — Влад указывает на африканку.

— Минутку.

Девушка уходит и возвращается с прайсом, перебирает листы, хмурится, шевелит губами, пожимает плечами. Наконец:

— Странно. Здесь не указана цена.

Гальперина это не удивляет, он готов поблагодарить и уйти. Но девушке жаль так быстро расставаться с замаячившими перед носом деньгами, она не прочь за них побороться и опережает Влада:

— Если вы располагаете временем, я попробую связаться с автором и узнать.

Мужчина механически бросает взгляд на часы. Бесполезный взгляд: Нина давно убежала и от памятника, и от Гальперина.

— Да-да, конечно.

Девушка спешит исполнить задуманное, а Влад на всякий случай («а вдруг?») кричит ей вслед:

— Скажите, я могу предложить хорошие деньги, — фраза прибавляет служащей ускорение и улучшает настроение, но ненадолго. Она отсутствует всего несколько минут, и, как только появляется, Гальперин понимает: он в очередной раз может поставить себе «отлично» за профессионализм. Девушка подавлена, не может скрыть разочарования («те дивные сапожки так и останутся на витрине») и говорит расстроенным голосом то, что Влад уже знал пятнадцать минут назад:

— Эта серия не продается.

25