Мелодия встреч и разлук

Кроме того, Натали тогда исполнилось пять. Пришло время наполнять ее не только любовью, но и знаниями. Без так называемой pre-school[13] еще можно было бы обойтись, но проигнорировать elementary[14] означало обеспечить своему ребенку множество проблем: отставать, догонять, самостоятельно осваивать материал. Алина не решилась ни рисковать здоровьем Натали, ни ее будущим. Пришлось снова поставить на карту их с таким трудом восстановленные отношения. И Алина опять стала проигрывать в конкуренции с всегда имеющей время на игры и душевный треп теткой. За два года жизни в поместье Арчибальдов Натали прониклась чувством дома, перестала остро тосковать по Алине, воспринимала частые разъезды матери как должное, и казалось, даже перестала горевать перед очередной разлукой.

Что говорить? Теперь размахивать руками и раздавать дочери пощечины Алина не имела никакого морального права. Что заслужила, то и получила. К тому же Натали всегда любила свою тетку. Только тетки не обязаны посвящать племянникам все свое время, не обязаны жертвовать карьерой и всегда находиться рядом. Это прерогатива матерей. Тете легко можно простить постоянное отсутствие, матери — очень сложно. Натали была обижена, потеряна, к тому же вырвана из привычной среды. Это Алине не надо было ничего менять, а ей предстояло окунуться в совершенно чужой, неведомый мир. Ей было страшно, неудобно, непонятно, почему с ней это происходит, зачем с ней так поступают. Она хотела обратно: домой, в Америку, в свою elementary, в свою розовую комнату с кружевным пологом над кроватью, к своей Мэри, трогательно напевающей каждый вечер «When you wish upon a star»[15], сидя с Натали. Но сейчас Маша вынуждена была сидеть у другой кровати — больничной койки, на которой умирал от травм ее муж, попавший в страшную автомобильную аварию. Врачи говорили, что шансов практически нет, но и спустя месяц после катастрофы его организм продолжал бороться, а Маша не переставала надеяться. Алина сочувствовала. Она никогда сознательно не желала сестре такого горя, она даже иногда винила себя: это ее зависть могла такое сделать, это она, Алина, так часто сокрушалась о том, что у Марии Кравцовой слишком гладкая, безбедная жизнь. Да, есть одно горе: детей своих нет, так она и эту проблему устранила: присвоила себе Алинину дочь, и дело с концом. Алина часто думала о том, что необходимо как-то забрать Натали, придумать что-нибудь, перевернуть привычный уклад жизни, но не знала, как это сделать. Часто, лежа ночами в гостиничных номерах, она просила неведомую пустоту помочь ей, как-то поспособствовать, предоставить случай, но она никогда не думала о подобном развитии событий, о таком трагическом способе возвращения собственного ребенка. Жизнь все решила сама, послав навстречу «Мерседесу» Арчи летящий на бешеной скорости «Форд Транзит» с пьяным водителем за рулем. Теперь Маша проводила дни и ночи в часовне одной из лучших больниц Нью-Йорка.

— Ты же некрещеная, — недоуменно заметила Алина. Она сорвалась в Америку, как только узнала о трагедии. Она никак не ожидала застать всегда трезвомыслящую и благодушно воспринимающую теорию эволюции сестру в таком месте.

— Не думаю, что это имеет значение, — откликнулась Маша абсолютно безэмоциональным тоном. — Говорят, перед ним все равны.

Очевидно, теперь Маше было легче молиться, чем не делать этого. Если бы Алина могла, она бы помолилась вместе с ней о здоровье Арчибальда, но она и слов не знала, и надобности не чувствовала. Не могла поверить в то, что чья-то жизнь может зависеть от нескольких просительных слов, обращенных ввысь. Проси не проси, а все равно будет так, как суждено. Алина понимала: молитва давала сознание своего участия в процессе. Ведь самое ужасное для человека — потеря контроля над ситуацией, бессилие и бездействие.

Алина бездействовать не умела. И она сделала то, что не могла не сделать в данный момент: забрала Натали, запретив себе думать о том, как себя будет чувствовать ребенок, оказавшийся в совершенно чужой, незнакомой среде. И теперь Алина пожинала плоды своего поступка. Натали протестовала, и ее бунт был понятен и объясним. Ей предстояло поменять все от кровати до страны.

Алина уже полгода снова жила в Москве. Здесь одна за другой открывались выставки, здесь был долгосрочный контракт с русским изданием модного глянца, отсюда проще попасть на съемки в Европу, где теперь она бывала чаще, чем в других частях света, и здесь снова появилась надежда на обретение личного счастья. Надежда, правда, пока не осознанная и всерьез не воспринимаемая. Так, вялый интерес, позволяющий, однако, держать себя в тонусе и ощущать себя мало-мальски привлекательной в свои неполных тридцать четыре.