Мелодия жизни

– Послушай меня, мой дорогой пьяный философ. У тебя случилось что—то плохое, что—то настолько плохое, что ты, вместо того, чтобы поговорить с другом, решил нажраться, как последний дебил, и изливаться по поводу того, что «все против тебя». Так вот, я открою тебе маленький секрет: всем плевать на тебя. Всем. Посмотри вокруг: прохожие, посетители, да даже бармен – ему только деньги твои нужны, – всем им на тебя глубоко НА-ПЛЕ-ВАТЬ. Всем. – Она выдержала паузу. Влад в пол-оборота поглядывал в сторону подруги. – Кроме меня. Влад, мы с тобой друзья уже сколько лет? Ты помнишь? И я нет. Потому что это не важно. Ты для меня – один из самых близких людей в этом гребаном мире. Я не представляю свою жизнь без тебя. – Еще одна короткая пауза, чтобы перевести дух, и для того, чтобы не позволить голосу дрогнуть при следующих словах. Тогда бы они потеряли свою силу. – А, если я для тебя ничего не значу, что я для тебя всего лишь «очередная овца, которая тобою воспользовалась», то иди-ка ты сам нахер, мудак.

Вита боялась следующих секунд, но тщательно пыталась это скрыть – она и не дрогнула, когда он повернулся, не смотря ей в глаза. Казалось, прошла вечность, прежде чем Влад, опустив голову, тихо проронил:

– Прости.

Облегченно выдохнув, Вита положила руку ему на плечо. На этот раз он не сопротивлялся.

– Не переживай, – успокаивающе произнесла она. Затем медленно, остерегаясь нового взрыва, осторожно спросила: – Так что вчера произошло?

– …Эмили.

– Виолончелистка?

Влад кивнул.

– Я уже не раз рассказывал, как бегал за ней хвостом. – Несмотря на то, что язык у него временами заплетался, он продолжил свой рассказ. – В ней всегда было что-то… иное. Знаю, это звучит как подростково-романтичное дерьмо, но я не могу это объяснить иначе. Эмили – она… странная. Не зная ее, можно было предположить, что она глухонемая: ни с кем не говорила, никого не слушала; всегда была в своем маленьком мире. На уроках она отвечала только тогда, когда учителя ее спрашивали, но даже при этом она спокойно обходилась короткими фразами. Вплоть до выпускного класса, в журнале – напротив ее фамилии – всегда стояли только высокие оценки. Учителя ставили успеваемость Эмили в пример классу, не понимая, как это влияет на нее. Ученики презирали ее – некоторые открыто, некоторые лишь тихо шушукались за спиной. Что до меня – мне было все равно. Да – миленькое личико, да – скромная, но я предпочитал общаться с теми девчонками, кто более общителен – они более предсказуемы. А Эмили… нет. – Влад остановился, чтобы сделать глоток.

Черт,как бы он не отрубился. Сколько он уже выпил? Бутылку? Две? Наверняка еще и натощак.

Влад продолжил:

– Все изменилось, когда я увидел ее на сцене. Это был обычный скучный школьный концерт, куда нас отправляли против нашей воли. Мы, откровенно зевая, смотрели на плохую игру школьников с параллельных классов. Никто из наших даже понятия не имел, что Эмили будет выступать. Никто не знал, что она вообще играет на чем-либо! И вот – она вышла на сцену с контрабасом. По сторонам послышалось перешептывание: «Что она там делает? Она играет?» Она выступала одна. Тогда впервые я увидел на ней темное платье и такого же цвета каблуки – на занятиях она всегда была в школьной форме: белая блузка, черная юбка… да не суть. Если до этого я засыпал, то в тот момент я проснулся. Она, не обращая внимания на удивленные взгляды одноклассников, просто села на стул посередине сцены, поставила инструмент между ног и, спустя секунду, повела смычком по струнам. Как сейчас помню: Эмили играла Баха. Тогда я понятия об этом не имел – для меня классическая музыка вся была одинаковой.

Мелодия полилась по залу. Медленная, спокойная, немного грустная. Совершенно не типичная для того концерта. Движения были плавными, выдающимися, грациозными. Мои глаза просто приклеились к ее рукам, пока слух впитывал все эти ноты, вызывая непонятную дрожь. Потом я медленно поднял взгляд. Она не смотрела! Глаза были закрыты! У нее не было перед собой партитуры. Она играла наизусть! Я забыл, как дышать. Не слышал, не чувствовал, не видел ничего, кроме девушки, что играла на сцене. Смычок двигался быстрее, пальцы танцевали по струнам, тело, подобно музыке, извивалось в такт. Боже, она была так прекрасна! Никогда, НИКОГДА я не чувствовал подобного. Все, кто был в моей жизни до той секунды, когда смычок коснулся струн, отошли на второй, третий и четвертый планы. Она, только она была важна. Больше никто.