Меловой человек

Осознанный сон. Вот как это называется. Сон, который кажется ужасающе реальным. В таком сне можно заниматься вполне обычными вещами, и они будут только подпитывать эту иллюзию. Например, разговаривать, готовить, набирать ванну… или делать кое-что другое.

Все это не настоящее. Если не считать совершенно реальных комочков грязи между пальцами и привкуса мела во рту. Мне просто нужно проснуться. Проснись. Проснись! К сожалению, теперь проснуться настолько же непросто, насколько недавно тяжело было заснуть.

Я делаю еще один шаг и касаюсь ладонью двери, ведущей в гостиную. Ну конечно. Ведь это сон. А такие сны, как этот, — плохие — нужно проходить до конца. И этот путь, извилистый и узкий, ведет сквозь темную чащу прямиком в пряничный домик, стоящий на самом дне нашего рассудка.

Я толкаю дверь. Здесь тоже холодно. И это не обыденный, нормальный холод. Не привычный холодок ночного дома. Этот холод пробирает до костей и смерзается в ледышку у вас в кишках. Это холод, порожденный ужасом. И запах здесь просто сбивает с ног. Я не могу дышать. Мне хочется попятиться и выйти из комнаты. Хочется сбежать. Кричать. Но вместо этого я просто включаю свет.

Он сидит в моем кресле. Светлые волосы липнут к его лысине, точно паутина, едва прикрывая проломленный череп и мозг. Гниющая кожа кусками отваливается от лица.

На нем, как и всегда, — мешковатая черная рубашка, узкие джинсы и тяжелые черные ботинки. Его одежда — потрепанная и рваная. Ботинки стоптанные и заляпанные. Широкополая шляпа мирно покоится на подлокотнике кресла.

Я должен был догадаться. Время детских страшилок миновало. Теперь я взрослый. Теперь уже не Бугимэн. Настало время встретиться с Меловым Человеком.

Мистер Хэллоран оборачивается и смотрит на меня пустыми глазницами. Я вижу, как в них вспыхивает осознание того, кто я такой. Он узнал меня. Но есть еще одна причина, по которой я не хочу смотреть в эти пустые глаза слишком долго. Боюсь, что тогда навсегда потеряю рассудок.

— Здравствуй, Эд. Давно не виделись.

Когда я спускаюсь на кухню, Хлоя уже сидит там, пьет кофе и жует тосты. На часах восемь, но я совершенно не чувствую себя отдохнувшим.

Она сменила волну на радио, и вместо привычной музыки «Radio 4» из колонок рвутся такие звуки, как будто вокалист орет в агонии, пытаясь разбить себе голову гитарой.

Надо ли говорить, что от этого не становится легче моей собственной, и без того раскалывающейся от боли голове?

Хлоя оглядывается на меня:

— Выглядишь как дерьмо.

— И чувствую себя так же.

— Хорошо. Так тебе и надо.

— Спасибо за сочувствие.

— Мазохистам не сочувствуют.

— И снова спасибо… А есть возможность заткнуть этого злого белого типа, у которого в детстве явно были проблемы с папочкой?

— Это называется рок-музыка, дедуля.

— Я так и сказал.

Она качает головой, но все же уменьшает громкость. Я подхожу к кофемашине и наливаю себе черный кофе.

— Ну и долго ты шатался после того, как я легла спать? — спрашивает Хлоя.

Я усаживаюсь за стол:

— Недолго. Я был очень пьян.

— Это да.

— Прости.

Она небрежно взмахивает бледной рукой:

— Забей. Мне не нужно было влезать во все это. Это не мое дело.

— Нет, правда, я думаю, ты права. И в том, что говорила. Но иногда все не так… просто.

— Да норм. — Она отхлебывает кофе. — Уверен, что недолго шатался?

— Да.

— И не просыпался еще раз?

— Было один раз, я искал таблетки.

— И все?

Мою память вспышкой озаряет фрагмент из сновидения.

«Здравствуй, Эд. Давно не виделись».

Я отгоняю его.

— Да. А что?

Она бросает на меня странный взгляд:

— Давай я лучше кое-что тебе покажу.

Она поднимается и выходит из кухни. Я нехотя встаю и следую за ней.

У двери в гостиную она оборачивается:

— Мне очень интересно теперь, что ты делал после того, как ушел твой друг?

— Просто покажи мне, Хлоя.

— О’кей.

И она толкает дверь.

Я не так много отремонтировал в старом доме, но последним новшеством была дровяная печь со сланцевым покрытием, которой я заменил старый камин.

Я смотрю на нее и не могу отвести взгляд.

Вся печь покрыта рисунками. Их белый контур горит на черном сланцевом фоне. Их дюжины. Они лезут друг на друга в каком-то исступлении.

Белые меловые человечки.

1986 год

К нам домой пришел полицейский. Раньше такого никогда не было. До этого лета я ни разу не видел никого из них так близко.

Этот был высоким и худым, с темной гривой волос, с квадратным лицом. Он выглядел как гигантский человечек из лего, разве что не был желтым. И его звали констебль Томас.

Он заглянул в коробку, сунул ее в мусорный пакет и унес в свою полицейскую машину. А затем вернулся, неловко взгромоздился на стул в кухне и начал задавать вопросы маме и папе. Ответы он заносил в маленький блокнот на пружине.

— Значит, посылку нашел на крыльце ваш сын?

— Именно так, — сказала мама и посмотрела на меня. — Так было, Эдди?

Я кивнул:

— Да, сэр.

— Во сколько это случилось?

— В четыре минуты пятого, — сказала мама. — Я как раз посмотрела на часы перед тем, как спуститься.

Полицейский снова заскрипел ручкой:

— И ты не видел, как кто-то отходил от дома или просто расхаживал по улице неподалеку?

Я потряс головой:

— Нет, сэр.

— О’кей.