Мелвилл

Мысль Мелвилла отказывалась работать в рамках господствующих представлений современной религии и философии, сводивших любые «высшие законы» мироздания к различным вариантам божественной силы. Пессимист и скептик, он сомневался в справедливости и плодотворности подобных представлений. В своем романе он подверг их анализу и проверке, которой ни одно из них в конечном счете не выдержало. Вместе с тем писатель понимал, что ему не удастся уйти от вопросов, связанных с индивидуальным сознанием. Познание универсальных законов было им поставлено в зависимость от деятельности человеческого разума, который представлялся Мелвиллу отнюдь не безупречным инструментом. Отсюда новая задача - исследовать гносеологические принципы современного мышления, или, иными словами, основные типы познающего сознания. Именно таков философский смысл многочисленных сцен, эпизодов и образов романа, так или иначе соотнесенных с Белым Китом, в котором символизирована «высшая сила», «высшая воля», «универсум».

Среди многочисленных вариантов познающего сознания Мелвилл выделяет три: индифферентное, субъективно-проецирующее и объективно-созерцательное. Первое - бесплодно. Оно только регистрирует явления, не различая их символического смысла, и не интересуется универсальными законами. Второе - трагично. Оно не способно постигнуть объективный смысл вещей, но проецирует на них свои собственные субъективные представления как, например, Ахав проецирует на Белого Кита представление о мировом зле, живущее в его мозгу. Ему, в сущности, все равно, каков Моби Дик на самом деле и каково истинное содержание символически воплощенных в нем сил. Он полагал, что может одолеть мировое зло, уничтожив Белого Кита. На самом же деле Ахаву открыт один путь - самоуничтожение. Истина открывается лишь созерцательному сознанию Измаила, которое, как и сознание самого Мелвилла, функционирует на путях, близких к гносеологии Шеллинга, нередко при этом взламывая ограничительные барьеры идеалистического мышления и приходя к недвусмысленно материалистическим выводам.

С точки зрения ортодоксальной религиозности истина, открывающаяся Измаилу, безбожна, крамольна и ужасна: во Вселенной нет высших сил, направляющих жизнь человека, общества, народов и государств. В ней нет ни бога, ни абсолютного духа, ни провиденциальных законов. В ней - только безмерность, пустота и неопределенность. Ее могучие силы ненаправленны. Она безразлична ко всему, в том числе и к человеку. Чудовищная мощь, энергия, подвижность и злоба Белого Кита не означают ничего, равно как и снежная белизна его - всего лишь «всецветная бесцветность».

«Моби Дик» был грозным предупреждением соотечественникам, которые, как представлялось Мелвиллу, безрассудными своими действиями влекли корабль американского государства к катастрофе, бездумно уповая на вмешательство высших сил. Нет высших сил! - говорил им писатель. Нет божественного разума, нет закона судеб! Судьбы Америки в ваших собственных руках!

Первая половина 50-х годов являет собой вершину в истории американского романтизма. Именно в это время увидели свет важнейшие сочинения Готорна, Мелвилла, Уитьера, Эмерсона, Бичер-Стоу, Торо, Лонгфелло, Уитмена и многие другие произведения, менее знаменитые, но сыгравшие существенную роль в литературной жизни Америки.

Подъем романтического движения в США был неспешным и занял три десятилетия, упадок же - стремителен и катастрофичен. К началу Гражданской войны, т. е. к 60-м годам, романтизм как литературное течение исчерпал себя и практически перестал существовать. Литературная жизнь Америки в предвоенные годы была по видимости активной и даже бурной, но в то же время вступила в полосу мучительного кризиса. Полностью сошло со сцены старшее поколение романтиков; младшее испытывало мучительную неуверенность и не чувствовало себя в силах справиться с новыми сложнейшими проблемами, которые выдвигала историческая действительность. Романтическое искусство переживало полосу глубокого упадка, и процесс этот был необратим. Можно сказать так: поднявшись на высочайшую вершину, американские романтики увидели, что дальше пути нет. Они ушли со сцены без шума и борьбы, оставив потомкам богатейшее художественное и философское наследие.