Memento mori

– В постели лучше с короткой стрижкой, – бормотала себе под нос бабуня Тэйлор, у которой волосы и правда были длинные и густые, но она рассталась с ними без сожаления.

– Ну-ка, бабунюшка Барнакл, давайте-ка мы вам сделаем причесочку.

– Ой, смерть моя пришла.

В день появления новой сестры, когда бабуню Барнакл, как излишне взбудораженную, оставили под конец, оказалось, что у нее температура.

– Милочка, ну чего я все в постели, – умоляла она сестру. – Ну посидим сегодня, коли уж Бесстыди нет.

– Нельзя, у вас температура.

– Сестричка, я сегодня хочу посидеть. Достаньте мне завещательный бланк, вот у меня шиллинг в тумбочке. Хочу составить новое завещание, отказать кой-чего новой сестре. Как ее звать-то?

– Люси.

– Люси рыдала, – выкрикнула бабуня Барнакл, – карман потеря...

– Тихо лежите, бабуня Барнакл, и мы вас скоренько подлечим.

Она еще погалдела и смирилась. На следующий день, когда ей сказали, что надо соблюдать строгий постельный режим, она протестовала громче и даже немного брыкалась, но мисс Тэйлор, лежавшая на соседней койке, заметила, что голос у бабуни Барнакл необычный – тонкий и высокий.

– Сестра, я сегодня сяду посижу. Принесите мне завещательный бланк. Хочу составить новое завещание и включить туда новую сестру. Как ее зовут?

– Люси, – сказала сестра. – Лежите смирно, бабуня, у вас высокое давление.

– Я фамилию спрашиваю, деточка.

– Люси. Сестра Люси.

– Льюся-льюся, никак не разольюся, – завизжала бабуня Барнакл. – Ну, и все равно я ее включу в завещание. Помогите мне...

Пришел доктор, ей сделали укол, она угомонилась и задремала.

В час дня, когда все были заняты едой, она пробудилась. Сестра Люси принесла ей молочного крема и покормила ее с ложечки. В палате было тихо, все молчали, и с жестокой отчетливостью звякали ложки о тарелки.

Около трех часов, бабуня Барнакл снова пробудилась и стала выкрикивать призывным голосом, сначала слабо, потом все звонче и пронзительнее:

– Ноовасти, виичернии ноовасти, – заливалась старая газетчица. – Виичеарнии гаазеаты, ноовасти, Иванинг стандырт, Иванинг старр и стандырт!

Ей сделали укол и дали глоток воды. Койку ее откатили в угол палаты и загородили ширмой. Приходил доктор, немного побыл за ширмой, потом ушел.

Приходила и заглядывала за ширму и новая старшая сестра. Часам к пяти, когда немногие посетители расходились, сестра Люси снова зашла за ширму и что-то сказала бабуне Барнакл, а та ей слабым голосом ответила.

– Она в сознании, – сказала мисс Валвона.

– Да, разговаривает.

– Плохо ей? – спросила мисс Валвона, когда сестра проходила мимо ее койки.

– Да, не слишком хорошо, – отозвалась сестра.

Кое-кто выжидательно и испуганно поглядывал на двери палаты, заслышав чье-либо приближение, словно именно там должен был появиться ангел смерти. К шести часам у дверей раздались мужские шаги. Бабуни, сидя в постелях над подносами с ужином, прекратили есть и обернулись к вошедшему.

Это и в самом деле был священник с маленьким ящичком. Мисс Валвона и мисс Тэйлор перекрестились, когда он проходил мимо них. Он зашел за ширму в сопровождении сестры. И хотя в палате царило безмолвие, никто не мог расслышать, даже с помощью слуховых аппаратов, ничего, кроме иногда доносившегося молитвенного бормотания.

Мисс Валвона оросила слезами свой ужин. Она вспоминала, как ее отец напоследок причастился святых тайн, а потом выздоровел и прожил еще шесть месяцев. Священник за ширмой препоручал бабуню Барнакл всеблагому творцу, свершал помазание глаз бабуни Барнакл, ее ушей, носа, рта, рук и ног, испрашивал отпущение грехов, содеянных ею при посредстве зрения, слуха, обоняния, вкуса и речи, греховного осязания рук и даже подошв.

Священник ушел. Некоторые доели свой ужин. Кто не доел, того упокоили овальтином. В семь старшая заглянула за ширму перед уходом в столовую.

– Как она там? – спросила одна из бабунь.

– Спокойненько уснула.

Еще примерно через двадцать минут за ширму заглянула одна из сестер, зашла туда на минуту, потом снова появилась. Ее проводили долгими взглядами. А она что-то сказала дежурному, тот пошел к столовой и, приоткрыв дверь, позвал старшую по палате. Он поднял один палец, показывая, что в палате у сестры налицо одна смерть.

С тех пор как туда легла мисс Тэйлор, это была третья смерть. И она знала порядок. «Из уважения к мертвым мы оставляем пациента час лежать, – как-то объяснила ей сестра, – но не больше часа, а то тело цепенеет. Ну, и потом делаем, что надо – обмываем и прибираем к похоронам.»

В пять минут десятого в мутном свете ночных лампочек бабуню Барнакл вывезли из палаты.

– Совершенно не смогу спать, – сказала миссис Ривз-Дункан. За нею многие сказали, что совершенно не смогут, однако, вконец обессилев, забылись крепчайшим сном. В палате до самого утра было очень тихо, и воедино сливалось сонное дыхание с одиннадцати коек.

* * *

Реорганизация старушечьей палаты началась на следующее утро, и все пациентки в один голос заявили, что, слава богу, бабуня Барнакл хоть до этого не дожила.