Меморандум

— «Я хочу видеть! Этого! Человека!» — передразнил он меня. — Да я и сам толком не знаю. Был у него давно… Ладно, записывай. С Казахстанского вокзала до платформы Кратово, потом обходишь озеро по левому берегу, проходишь одну за другой три… нет, четыре сосны… там будет старая генеральская дача сороковых годов, а от нее отсчитаешь три дома и напротив кривой сосны увидишь высокий зеленый дощатый забор, постучишь и скажешь пароль: «я от Васьки блаженного». Слышь, не Василия блаженного, а Васьки — это важно.

Я подробно зафиксировал каждое слово в записную книжку и поднял глаза.

— Что смотришь, как теща на любимого зятя. Дуй за красным сухим, другого не употребляю.

И вот ранним утром стою у заветной двери, стою долгие пять, десять, пятнадцать минут, поникнув головой. Не могу решиться протянуть руку к звонку под крошечной крышей, чтобы дождь не залил. Тишина стоит такая, будто я оглох, или как перед грозой. Читаю Иисусову молитву, как подсказал однажды монах у врат Афонского подворья: «Если хочешь, чтобы закрытые врата обители перед тобой отворились, призывай имя Господа Иисуса, да откроются». Наконец, поднимаю руку и давлю на кнопку. Где-то внутри чего-то раздается приглушенный звонок, шелестит цепь и раздается глухое собачье рычанье.

— Кто там еще? — недовольно спрашивает невидимый ворчун.

— Я к Порфирию от Васьки Блаженного, меня зовут Борис, по поводу Алексея Юрина.

— Уходи прочь! Много вас тут шляется.

— Но я же от Василия, что на выставке… — бормочу, а сам чувствую: похоже, никогда не войти мне в таинственную дверь. Там, за забором, за рычаньем собаки, за воротами раздается характерный хлопо?к закрываемой двери. Рычанье собаки переходит в басовитый лай. Жалобно блею: — Но мне очень надо, Порфирий! Откройте…

Отступил от двери на три шага. Стою и призываю имя Господа. Надежда с каждым витком краткой молитвы тает, но что-то держит и не дает уйти. Делаю еще три шага в обратном направлении, еще пять, еще три…

— Эй ты, как тебя… Борис, что ли, — раздается у меня за спиной, — подойди.

Я повернулся на голос и подошел к чуть приоткрытой двери. Из щели на меня исподлобья глядели усталые глаза старика. Следующие пять минут прошли в молчании, лишь Иисусова молитва привносила в абсурдную ситуацию нечто устойчивое.

— Ладно, входи, — сжалился старый ворчун, открыв пошире дверь.

Слева я обнаружил длинную клетку с мохнатой псиной на ржавой цепи. Я подмигнул ей, и собака вопреки должностной инструкции улыбнулась и вильнула пушистым хвостом. Видимо, ей до смерти надоела роль злой собаки.

— Зачем пожаловал?

— Вы Порфирий?

— Ну.

— Василий Блаженный, то есть Васька, посоветовал обратиться к вам. Мне нужны книги Алексея Юрина, изданные после выхода «Посланника». Я, видите ли, полюбил автора, мне очень понравилась его первая книга и хотелось бы прочитать остальные. В интернете есть тексты этих книг, но они сокращенные, а мне что-то подсказывает, в сокращениях и затаился смысл.

— Васька сказывал, что ты от Миледи с Мишаней? Что-то пишешь для них?

— Так вы говорили с Василием? По телефону?..

— Я ему еще лицо набью, пьянице горькому, чтобы он ко мне не присылал разных жуликов.

— Ну, почему сразу жуликов?

— Да разве может быть что-то хорошее от Милки с Мишкой? Они совесть потеряли. Я уж не говорю о таких тонких материях, как вера во Христа Спасителя и благодать Божия — этого добра у них отродясь не водилось.

— Однако, Юрина они все-таки издали!

— Это чудо Божие… А что у тебя с ними?

— Я подружился с компьютерщиком Женей, который у них работает.

— Ну, этот паренек еще ничего. А то ведь я эту «сладкую парочку» на порог не пустил! Как глянул в их пустые глаза, так и спустил собаку с цепи. Едва ноги унесли. Да… Так что вы с Женечкой-то натворили?

— Видите ли, он разработал Юрину персональный сайт. Ну и скачал оттуда страницы позднего дневника и распечатал для меня. Но мне все равно этого мало. Понимаете, самое главное кроется в его книгах и в тех дневниках, которые он вёл на протяжении всей жизни. Пока я с ними не ознакомлюсь, вряд ли мне удастся написать хорошую книгу о Юрине. Согласитесь, это личность весьма глубокая и таинственная.

— Да брось ты! — старик махнул рукой и грузно опустился в рабочее кожаное кресло у огромного стола времен НКВД и Наркомпроса. — Я ведь впустил тебя только потому, что увидел в тебе это… В общем, живой ты еще. Не совсем пропащий.

— Благодарю.

— Ну так и Алешка Юрин таким же был. Вы с ним чем-то похожи. Так что пиши о себе, используя материал Юрина, и все дела.

— Не могу я так, Порфирий. Очень полюбил я Алешку, он стал для меня ближе родного брата. Не могу сфальшивить, не могу позволить себе халтуру хотя бы в чем-то. Эта книга для меня очень важна, понимаете!

— Ладно, Боря, давай поступим так… На вот, бери фонарь, будешь мне светить. А я поведу тебя в то место, где бывали за последние сто лет только пять человек. А если кому расскажешь о том, что увидишь, я тебя…

— Порешите?

— Примерно… Пойдем.