Меморандум

Когда идешь в храм причащаться, обязательно возникают препятствия: ветер швыряет в лицо мокрый снег или пыль, серые облака застилают небо, прохожие норовят сбить, толкнуть, обругать. Кроме внешних препятствий внутри нарастает глухой рокот бури, под солнечным сплетением скапливается холодок тоски, ты весь уходишь внутрь себя и твое ощутимое пространство сужается до размеров футбольного мяча. Напряжение падает почти до нуля, когда входишь в храм, накладываешь крестное знамение и делаешь поклон. Сбивчивая, рассеянная молитва на пути в храм превращается в нечто ритмичное и мирное, ум погружается в слова мольбы будто дитя прижимается к материнской груди.

После причастия выходишь из церкви, и вдруг обнаруживаются перемены во всем: небо очистилось от серости и просияло глубокой синевой, птицы поют на все голоса, прохожие улыбаются и говорят о чем-то приятном, солнечный свет приникает внутрь, и душа мягко сияет.

И еще нечто непостижимое — распахиваются горизонты, небесный свод поднимается на невообразимую высоту, ты будто видишь всю землю от поверхности до адского центра, и синее небо, и черный космос над небом, и звезды, и дальше — сверкающие небеса Царства Божия: первое, второе, третье — одно другого выше, больше и светлее… Помнится, такое пространство поэты и астрофизики называют безграничным. Такими же беспредельными кажутся в те минуты и мои возможности — а причина в том, что во мне прорастает и проникает в каждую клеточку моего уродливого тела совершенная плоть Всемогущего Иисуса, наделяя меня — хотя бы на краткий миг искреннего благодарения — Своим божественным могуществом. И если бы я подобно обычному земнородному грешнику не впадал бы привычно от дарованных мне сил в банальное тщеславие, эти божественные силы оставались бы во мне вечно и делали бы меня подобным Богу: «Аз рех: бози есте, и сынове Вышнего вси» (Пс.81:6).

Но в эти минуты, когда шагаешь домой на праздничную трапезу, путем по-прежнему неизведанным и всегда новым, в эти минуты единения с Христом, ты весь в смирении, ты весь в огромной беспредельной любви, ты хоть на миг — всемогущ. Эти тысячи шагов ты проходишь по небу, молясь о людях, среди которых нет у тебя врагов. Абсолютно уверен, если бы в такие минуты я попросил бы у Господа великих благ — богатств, способностей, талантов, красоты — всё получил бы, обязательно! Но нет таких мыслей в голове, когда идешь по небесам, сквозь небеса и в небеса — только молитва о ближних, только мольба о прощении, потому что чем ближе ты к прекрасному и совершенному Богу, тем более явно проступают из аморфной глины твоего существа собственное уродство, и твое ничтожество, и твоя скверна.

А потом несколько блаженных дней, пока не замарался, пока не скатился с небесной высоты в трясину греховного болота, пока живет в сердце ощущение образа Христа — как сквозь Павлово мутное стекло пробиваются в суетливый полумрак твоей души такие дивные и непонятные озарения, что впору замереть в счастливом восторге и полностью отдаться погружению в те глубины и восхождению в те высоты, откуда сверкает немеркнущий божественный свет, зовущий в Отчий дом — Царство небесное.

Чем еще объяснить, как не даром свыше, те прозрения небесных красот, которые внезапно нахлынут, обольют волной света и сойдут на нет; те прозрения истины, которые вдруг мощным прожектором осветят твой земной путь, чтобы ты еще и еще раз убедился в том, что не напрасны твои скорби, не тщетны твои боли и мучения поиска смысла жизни. Свет истины разгоняет сомнения в любви Божией к нам, детям Его. Ибо если все происходит по воле Божией, в которой всё есть любовь, то чего и бояться, чего сомневаться! Что остается после нежданного откровения? Смиренный покой в душе, крепкая вера и светлая надежда на будущее обещанное блаженство вечной любви в Доме Господа нашего Иисуса.

Часть 3. Юрин

Переучет

По возвращении со Святой земли у меня появилось увлечение — стал изучать себя в новой, так сказать, ипостаси. Первое, что обнаружил: деньги перестали нести в себе всесильный магический смысл, то есть попросту обесценились. Зарабатывать презренный металл стало противно, и только старец Фома остановил меня от вступления в ряды нищих, благословив продолжить работу в светской организации, обещая раскрыть надо мной зонтик своего молитвенного прикрытия.

Во-вторых, отношения с женщинами вышли на уровень исключительно платонический. Отныне, чем краше и обаятельней женщина приближалась ко мне, тем более тревожный сигнал опасности поступал из сердца в мозг.

В-третьих, красота внешняя, природного происхождения, плотская… превратилась в подобие картины маслом: сегодня есть, а завтра покроется трещинами, рассыплется в прах. Зато внутренняя красота духовного человека при внешней убогости засияла бесценным бриллиантом в тысячи карат.