Memoria

И, скорчившись, земля стонать».

Тут ангел снова затрубил,

Взывая к синему престолу,

И камень сам заговорил:

«Пройдет страной Великий Голод,

Пройдет страной и мор и град,

Пускай же камни говорят,

Когда уста закрыты людям».

Вновь ангел затрубил о чуде,

И Город встал, звеня стеклом,

Дробя своих остатки зданий,

Кремль тяжело пошел плечом,

В Москву-реку лег в содроганьи.

Вскипели волны, чайками крича,

Взметнулась Волга, с Нижнего до Ярославля…

И, в красной пене кирпича,

Тот человек, с усмешкой палача,

Лежал, самим Кремлем раздавлен*-.

Калыма. 1937

***

Как могу я слагать стихи?

Как могу я на солнце смотреть?

От человеческой крови мхи

По земле начинают рдеть.

По земле выступает роса

Человеческих, конских, собачьих слез.

*- 18/VI 1979 г.

...это такое же восприятие грядущего ЧЕРЕЗ ПОДСОЗНАНИЕ от­крылось мне на Колыме:

Земля в безмолвии лежала.

Сиял мороз и снег визжал...

Ведь УМОМ нельзя было это предвидеть в 37-м году. но я УВИДЕЛА все это. Это озарение. Как же молиться, Господи, мне Имени Твоему, чтобы суметь увидеть и выковать то самое главное, что смутно мерещится.

И отжимает она волоса,

Травянистые длинные нити волос.

От росы солонеет трава,

Но не радует соль скот,

Потому что запах ее — кровав

И горек людской пот.

Магадан. 1937/?/

***

Это — земля иль другая планета?

Синие горы — причудливо строги.

Ветви — рисованы в небе кристаллами света,

Выдуман лес многоногий!

Кто-то,

Алмазами землю покрывший,

Без счета

Льет холода жидкое пламя,

И смотрят два солнца застывших

С неба — пустыми глазами.

Колыма. Элыен. 1938

***

Ты снова здесь? Над снежной пеленой

Пришел из прошлого забвенья.

И ты встаешь, как голос мой,

Как первый час любви земной,

Как первый плод осенний.

Кругом — безмолвно и бело,

Мы — за чертой земного бденья.

Нас здесь снегами замело,

Над нами горе провело

Вдоль губ и глаз — глухие тени.

Зачем же ты меня зовешь,

В предельной горечи сомненья,

Что даже солнце — только ложь,

Что ты как камень упадешь

На дно бесцельного мученья.

1938

***

Что же — значит, истощенье?

Что же — значит, изнемог?

Страшно каждое движенье

Изболевших рук и ног...

Страшен холод...

Бред о хлебе.

Хлеба... хлеба...

Сердца стук.

Далеко в прозрачном небе

Равнодушный солнца круг.

Тонким свистом пар дыханья,

Это — минус пятьдесят.

Что же? Значит — умиранье?

Горы смотрят. И молчат.

Колыма. Эльген. Зима 1940

Барак ночью

Свет погас. И, умирая,

Стынет тонкой коркой сальца.

Темноту сознанья раздвигая

Осторожно — ищут пальцы.

Я живу в концах ладоней,

Улетая прямо к звездам.

Лес тяжелый ветки клонит

За окном, в тиши морозной.

Кто-то мечется по бревнам,

Тенью-мышью пробегая,

Кто-то рядом дышит ровно,

Ты ли дышишь, дорогая?

Колыма. Мылга. 1939

***

Тихо пальцы опускаю

В снов синеющую воду.

Снег весенний в полдень тает,

Оседая — пахнет медом.

По лесам проходят тени,

Улыбаясь дальним склонам,

В неба колокол весенний

Солнце бьет широким звоном.

Я сижу, смежив ресницы,

В пальцах сны перебирая.

И душа — тяжелой птицей

К небу крылья поднимает.

Колыма. Май 1939

***

Ходит большое солнце,

Смотрит на круглую землю.

В каждом цветке есть донце,

Чаша, что вверх подъемлет.

В ней дрожат росяные капли,

Когда солнце уронит взгляд.

Корневища белые лапки

Солнцу соком кадят.

Каждый цветок — распускается,

И пахнут его лепестки.

Сердце — цветок, что качается

На тонком стебле тоски.

Калыма. Эльген. 1940171

Время пастушества

***

Синие горы драконьим хребтом

Врезались в небе белесом.

В поступи конской тревога о том,

Встанет ли солнце над лесом?

Или — останется здесь навсегда

Муть комариного жала?

Будет чернеть по болотам вода,

Будут над нею гудеть овода,

Белая ночь превратится в года,

В ужасе будем искать мы тогда

Солнце, что в небе пропало.

Кто же, кто вскочит и взбросит для нас

На небо солнце тревожно?

Тысячи рук и потупленных глаз

Молят о том осторожно.

Калыма. Дорога на Мылгу.

Ночные болота. 1938

Женский барак ночью

Хвост саламандры синеет на углях,

Каплями с бревен стекает смола.

Лампочки глаз, напряженный и круглый,

Щупает тени в далеких углах.

Чья-то ладонь в полутьме выступает,

Дышит тяжелыми ребрами дом.

Бьется, как птица под крышей сарая,

Маленький Эрос с подбитым крылом.

1939/?

***

Ночи вскипают звездами,

Инеем по земле блестят.

С конем возвращаемся поздно мы

И рано идем назад.

В лес, где рябины багряными пятнами

Стынут, звеня, вдалеке.

Тополь высокий руками поднятыми

Ловит солнце в речном молоке

В полдень—листья сияют красками,

А солнце — горит и жжет.

Конь, наклоняясь к воде, с опаскою

Воду холодную пьет

Там, где скалы у водопада

Гальку сухую мнут.

Может, лишь это мне все и надо —

Синие горы и конный труд?

Но дни протекают бесцельно,

Ночи вскипают, как пенный прибой.

А под утро приходит расстрелянный

Тронуть мне сердце холодной рукой

Колыма. 1939171

***

По ночам не могу уснуть —

Безразличен и пуст покой,

Только знаю, что пуля грудь

Прошила ему иглой.

Красной брусникой застыл

На теле пули укол.

Он уж глаза закрыл,

А улыбки еще не свел.

И лежит, протянувшись весь.

Холодный, как голос мой...

Я знаю, что небо есть,

Но не вижу его над землей.

***

Если видит волчица —

Гладят ее волчонка, —

Шерсть у нее дыбится,

Зубы щелкают звонко;

Если видит орлица:

Кормят в клетке орлят,

Будет кружиться,

Звать их назад.

Даже утица, куропатица —

На врага бежит и не прячется,