Разумник Васильевич с бесстрастной справедливостью регулировал прения. И Дмитрий Михайлович Пинес, приветливо поблескивая пенсне, взглядом подтверждал – каждый может говорить все, что думает, во что верует… Каждый… Когда Дмитрий Михайлович улыбался, все понимали: любой спор надо вести, уважая противника. Дмитрий Михайлович Пинес был сердцем Вольфилы. Мягкое сердце, но непреклонная справедливость. Его длинная фигура поднималась из-за стола для возражения. Все знали: возражая, он не ущемляет противника, вдумывается в его точку зрения.
Как камень в глубокую воду, канул Пинес в лагеря и без вести пропал там. Мало кто знает теперь об этом человеке, и я должна рассказать все, что помню, потому что это был настоящий человек. Ему было в то время лет тридцать. Высокий, угловатый, очень худой. Поблескивало пенсне на подвижном лице. Вдруг освещала лицо улыбка и опять пропадала. Он становился сосредоточен. Жена его, Роза Яковлевна Мительман, приветливая светловолосая женщина, ласково подтрунивала над его рассеянностью, над вечным желанием кому-то помочь, доставить радость. Они жили на 6-й Советской, в первом этаже. Вход со двора был низок, а выходившие на улицу окна поднимались почти до второго этажа. Стоя на мостовой, можно было увидеть густоволосую голову, склоненную над столом.
Белыми ночами, набродившись по городу, в юношеской тревоге от обступающих, охватывающих, как половодье, мыслей, подходила я к этому окну. Горела настольная лампа под зеленым абажуром, склонялась над столом темноволосая хохлатая голова.
– Дмитрий Михайлович! Дмитрий Михайлович! – звала я. – Я должна вам нечто сказать.
Он открывал окно, приветливо улыбаясь.
– Нина Ивановна, я с удовольствием бы послушал вас, но сейчас половина первого. Ворота у нас закрывают в двенадцать, и я не знаю, как вас впустить.
– Я влезу по трубе, вот она!
Молодой обезьяной я лезла по трубе, и не успевал он сдвинуть стол, заваленный книгами, как я садилась на подоконник и начинала:
– Мне кажется, Дмитрий Михайлович, что Владимир Соловьев в «Критике отвлеченных начал» великолепно разделал западную философию! Несостоятельность абстрактного мышления. Никакой Арон Захарович не найдет возражений на его аргументы о негодности попыток Канта доказать бытие Бога как вещи в себе гносеологическими постулатами! Несчастный старик Кант жестоко и трагически ошибался, опираясь на гносеологию! Я хотела бы написать его биографию и понять – что с ним случилось?
Вы подумайте: был веселый доцент, занимался естественными науками, жадно изучал географию этой планеты. Открыл закон Канта – Лапласа. Мечтал о путешествиях. И вдруг – отрезал себя от мира явлений, ушел в мир абстракций, надеясь найти там Бога. И ходил по Кенигсбергу с точностью часов. Что с ним произошло? Я когда-нибудь, наверное, напишу об этом.
– Конечно! Это очень интересная биография, – отвечал Дмитрий Михайлович. – Пишите! Еще не останавливались на этом душевном кризисе! Я думаю, это будет очень интересная работа.
Со всей серьезностью и уважением он выслушивал завиральные идеи двадцатилетней девчонки или ее самоуверенные стихи. В другой раз, влезая по трубе, я вдруг сообщала:
– Понимаю, – говорил он, – продолжайте!
– Это все! Жить – очень интересно. Покойной ночи, Дмитрий Михайлович!
И, соскользнув вниз по трубе, уходила бродить по светлому пустому городу, над которым мерцало светлое небо, а шаги гулко отдавала тишина подворотен.
Деятельность Вольфилы с октября 1918 года, когда она открылась, по 1923 год была очень интенсивной и разнообразной. Как видно из последней сохранившейся афиши об открытом заседании 10 декабря 1922 года, это было CXLIX (149) заседание. (Афиш в фонде № 70 Пушкинского Дома сохранилось всего 49.)
Секретарем Вольфилы был назначен Владимир Васильевич Бакрылов. До Вольфилы он был правительственным комиссаром театров. До революции, с 15 лет – политическим ссыльным в Сибири. Сохранились его подписи на документах 1920–21 гг. и данное ему за подписью Иванова-Разумника удостоверение от 21/I 1921 года.
Создавались целые циклы, объединенные одной темой. Так, в 1921 году все воскресные заседания октября были посвящены Ф. М. Достоевскому, ноября – Данте (афиша № 49). В 1922 году февраль был посвящен докладам о Пушкине (афиша № 43), август – воспоминаниям об А. А. Блоке, сентябрь – о Хлебникове. Но обычно циклы и целые курсы лекций шли в кружках.
Красной нитью через все заседания проходила тема связи философии с жизнью, свобода мысли.