Мемориал

Сучки я отпилил без особого труда, если не считать, что машинально выжимал газ до максимума. Но едва перешёл на ствол, как шину заклинило. Пришлось вбивать в распил топор.

— Лучше не допиливать до конца. Потом, когда срежем верхушку, комель перевернём другой стороной, — посоветовал Сергей.

Как только дело более-менее пошло на лад, пилу у меня отобрал Костя. С его длинным ростом ему, чтобы достать пилой до дерева, приходилось комично разводить в стороны коленки. Тем временем мы с Серёгой складывали в кучу сучья.

— Отвозить их будем потом на тракторе, ещё не знаю куда, и там сжигать, — рассказывал он мне. — Кстати, тракториста нам уже выделили. Отгадай, кого?

— Фёдора, что ли?

— Да. Он будет и пилить с нами.

— Это здорово, — сказал я.

— Здорово. Я ведь тоже только второй раз. Кто его знает, почему эта дура упала совсем не в ту сторону? Может, подпил плохой? — тут он остановился и прислушался к работающему двигателю.

— Странно, — сказал он мне. — Звук как-то изменился. Костя, слушай!

— Мне кажется, что шину водит туда-сюда, — многозначительно сказал Костя. Серега опустился на одно колено и долго всматривался в бензопилу, поворачивая её то одним боком, то другим.

— Нет гайки, — наконец огорченно сказал он. — Гайку потеряли, вот отсюда, она звездочку держала. Конечно, так пилить нельзя. Пила новая, надо все время смотреть. Поищем?

— Бесполезно, — констатировал я, посмотрев на кучи опилок. — Надо домой идти.

— Вот ещё! — возмутился Сергей. — Сейчас схожу к местным мужикам в хозчасть, у них, наверное, найдется такая. А вы поищите пока здесь.

Все равно это было не лучше, чем искать иголку в стогу сена. Поэтому я оставил Костю копошиться в опилках, а сам, от нечего делать, подошел к баобабу, про который говорил Серега.

Вообще-то это был тополь. Высокий, корявый, наклонившийся в одну сторону, сучковатый, с облупившейся корой и, наверное, раскинувший корни на десятки метров вокруг. Около метра в диаметре. Трудно его будет спилить и особенно трудно будет уронить его не туда, куда он наклонен. Хотя самые тяжелые сучья потянут, видимо, еще и вбок. Рядом — две березы. Одна — сухая, тоже с зарубкой на стволе, другая — тонкая и кривая, прячущаяся за спину тополя. Оставшись одна, она будет выглядеть весьма отвратительно.

В глазах на мгновение потемнело, земля пошатнулась под ногами. Что-то осязаемое, холодное шевельнулось в животе, к горлу подкатила тошнота, а сердце забилось быстро-быстро, как у испуганного зверька.

Я судорожно глотнул воздуха и перевел дух. Конечно. Это от недосыпания. Что за черт! На покрывшейся пупырышками коже выступил холодный пот. Я сделал шаг вперед и тут же чуть не упал, обо что-то споткнувшись. Это была могильная плита, вернее камень. Я даже не заметил, что стоял на могиле! Неприятно. Иматов Александр Федорович, 1920–1941. Ему был всего двадцать один год…

Из хозчасти возвращался Серый. Я сплюнул на дорожку и поспешил к Косте. Бедолага, он всё ещё ковырялся в опилках. ЕСТЬ, ЗАЦЕПИЛСЯ. Надо сделать вид, что я ему помогаю, иначе Серёга обидится. Этого я не хотел.

Внезапный и злобный порыв ветра принес с собой запах свежей земляники.

— Нет у них гайки. — Сергей был не на шутку расстроен. — Может и есть, да не дают. Вы тоже не нашли? Ну, ничего не попишешь, поехали домой. Надо будет завтра поездить, поискать по городу.

Он взвалил пилу на плечо. Мы с Костей забрали топоры.

Старый уродливый тополь торжествующе махал нам вслед вскинутыми ветвями.

Несмотря на усталость, этой ночью мне спалось плохо. До самого утра меня беспокоили какие-то непонятные и бессвязные обрывки сновидений. Какие-то раздутые лица склонялись надо мной, и произносили бессмысленные фразы, тут же исчезая и давая место другим; потом это сменилось калейдоскопическим конвейером изображений различных мест и предметов, предназначения которых я часто не понимал. Под самое утро мне приснилось, что я засыпаю на кладбище под баобабом, и тень от его ствола падает мне на лицо, перекрывая дыхание.

Тем не менее, наступил новый день, и всему этому пришёл конец. Барометр показывал «ясно». На дворе и впрямь стояла тихая, безветренная, солнечная погода. Гоблин просился на улицу, но я чувствовал себя совсем разбитым. Я попросил его не переживать и пообещал, что на днях мы обязательно съездим в Павловск погулять по парку. Гоблин понимающе кивнул и унесся, подпрыгивая и вопя. В простых и знакомых домашних заботах я не заметил, как наступил вечер. Позвонил Серёга и сообщил, что купил злосчастную гайку. Мы решили завтра снова выйти на работу.

Страх вернулся неожиданно, когда я укачивал перед сном Татку. Я ходил по кухне взад-вперед, держа её на руках. Свет был выключен. Как всегда в такие минуты, я немного злился на неё за то, что почти годовалая девочка не может заснуть сама. Безусловно, её избаловали. В своё время нужно было давать ей покричать. СОЗНАНИЕ ДОСТАТОЧНО РАЗМЫТО. А она так быстро разобралась, что на руках мягче и теплее…