Но она не сразу легла в постель. Сидела, гляделась в зеркало, от счастья глупая, и прижимала к губам обручальное кольцо.
"Неужто я здесь всего-навсего две недели? - попозже писала в дневнике. - Утром ездили по деревне с Мамой и Папой…"
Чуть не каждое утро ездили по деревне. Сперва останавливались у бакалейной, потом у мясной, потом у рыбной лавки. Лавочники выбегали, стояли, кланялись каретному окну. У табачника мистер Верной запасался своим табачком, выбирал роман пострашней, а Лили с миссис Верной самостоятельно отправлялись дальше, к бедным домишкам на задворках за методистской церковью. Кента засылали внутрь, со свертками, и женщины выходили благодарить Лили с миссис Верной, утирая о передник ладони. Могли бы и книксен сделать, Лили считала, она же видела, как книксен делают - в одной деревне в Саффол-ке, иногда там гостила летом. Вот что единственно было не очень хорошо в Чейпл-бридж - люди такие неотесанные, бесцеремонные. Поклонись, голова не отвалится, нет, только кив-
нут слегка. А женщины в шалях и деревянных башмаках, в полдень толпой валившие с фабрики, те даже и не поклонятся, только посмотрят на тебя, не то чтобы с неприязнью, а так, будто ты выставлена в музее. Ну никакой благодарности. Однажды она до того возмутилась, что не выдержала, крикнула в справедливом негодовании, когда уже карета катила прочь:
- По-моему, вы чересчур к ним добры, мамочка. Люди этого класса, к сожалению, не в состоянии оценить то, что для них делается.
У миссис Верной были удивительно тонкие, бледные греческие черты. Да таких красавиц поискать, это уж точно. Миссис Верной прикрыла тогда глаза и ответила:
- В этих краях, душенька, самим бы научиться ценить. Весь день и весь вечер миссис Верной лежала в гостиной,
на диване под люстрой. Так, собственно, и не выяснилось, какой болезнью она страдала. Ну, просто хрупкая, наверно, как хрупок благородный фарфор. Все хозяйство было на Мэри; мистер Верной приносил бумаги и книги из других комнат; она благодарила, только жестами, но сколько было в них невыразимой прелести. Или говорила:
- Балуете вы меня. Совсем испортите, вот увидите. Лежала, прикрыв глаза, - пушистый боа на плечах, золотые
длинные серьги. Смотришь на нее, бывало, буквально с благоговением, с обожанием. Миссис Верной была такая драгоценная, священная, как икона. Ей, кстати, тайно готовилось жертвоприношение, альбом зарисовок Холла. С самого начала было задумано: кончу и собственноручно переплету. Переплетное дело - имеется у нас еще один такой скромный дар. Ричарду, конечно, альбом показывали, под строжайшим секретом, по мере продвижения. Он видел, естественно, все прежние рисунки и акварели. И он говорил: тут ты превзошла себя. Это прямо роскошь что такое! Какие работы - просто изумительные! Лили таяла от этих похвал.
- Еще бы им не быть изумительными, - она отвечала, - когда здесь все так дивно.
- Пока ты не приехала, ты даже себе представить не можешь, какая тут была тоска зеленая, унылая старая дыра.
- Ты не достоин жить в таком доме, - возмущалась Лили. - Ты не умеешь его ценить.
- Вот оценил же, когда ты научила, - сказал Ричард.
Недели шли, перешли в лето. Миссис Верной уже не лежала в четырех стенах, ей поставили шезлонг под буком на лужайке. Красный зонт ее защищал от затекавшего под листья резкого света. Лили устраивалась рядышком. Говорили о детстве Лили, о покойных родителях, о тетушке, которой миссис Верной всегда просила Лили кланяться в письмах, о предстоящей осенью свадьбе. Говорили про Ричарда. "Обещай, что будешь о нем заботиться, - просила миссис Верной, а однажды
она сказала: - И как мне простить тебе, детка, что ты у меня его отнимаешь?" Ведь работа у Ричарда будет в Лондоне, и они туда переедут после первого года. А Лили ответила: "Знаете, мамочка, будь моя воля, я бы навсегда здесь осталась". И миссис Верной смеялась и гладила Лили по руке.
Раза два в неделю отправлялись в виктории по визитам. Часто принимали гостей. Приезжали Уилмоты из Торкингтона, Ноулзы из Меллора, прихватывая собственных гостей, чтобы им показать Холл. Чай пили в саду, а потом миссис Верной отряжала Лили - не Мэри, не Ричарда! - водить гостей по дому. "Она самый лучший гид, - объясняла она с улыбкой. - Лили знает дом лучше нас самих". И вот Лили, зардевшись от гордости, вела полковника Такого-то, леди Такую-то, сперва в библиотеку, потом, ничего не пропуская, по всему дому, вовсю стараясь передать им собственный восторг, и сердилась не на шутку, если господа больше заглядывались на нее, чем, скажем, на старинное голубое блюдо на поставце в простенке. Раз до того дошла, что даже крикнула: "По-моему, вы ни единого слова не слышите из того, что я вам тут толкую!" Господин полковник был от смущенья сам не свой: "Ах, знаете ли, ха-ха, ну да, ей-богу же, вещица прямо высший класс, клянусь честью…" - "Вам бы тоже, наверно, не понравилось, - оборвала его Лили и улыбнулась, испугавшись собственной дерзости, - если бы я не слушала всех этих дико интересных вещей, какие вы рассказывали про буров".