Memories (СИ)

Она засовывает руку в карман своей мантии — рука скрывается там по самый локоть, что очень удивляет парня, — и достаёт оттуда толстую связку листов, сложенных в несколько раз. Она начинает рвать все эти листы на мелкие кусочки, и Джеймс замечает, что это не просто какая-то бумага. Это ноты и строчки из песен! Это всё, над чем Лиззи работала в течение целого года. А теперь она рвёт все свои труды в мелкую крошку, а потом, небрежно бросив это всё на пол у собственных ног, девушка взмахивает палочкой и шепчет «Инсендио!». Бумага загорается и уже через несколько секунд превращается в небольшой, но теплый костёр.

Джеймс переводит на неё удивлённый взгляд, а Лиззи лишь пожимает плечами, словно говорит «мне теперь всё равно», тогда Поттер слегка толкает её в бок и одними губами шепчет «карман». Джордан начинает негромко смеяться, и тихо шипит «заклятие незримого расширения. Меня ему научила Роза, а её — миссис Уизли». Парень кивает, начиная понимать, о чём она говорит, а потом между ними снова повисает тишина.

— Знаешь, я очень скучаю по былым временам, — Лиззи усмехается, но губы у неё слегка дрожат, — с одной стороны, это было совсем недавно, а с другой… словно целая вечность прошла.

— Когда мы были курсе на третьем, — голос у Джеймса усталый, хрипловатый, а его правая рука тянется к пачке маггловских сигарет, которая, оказавшись пустой, тут же улетает куда-то в сторону, — Я был абсолютно уверен, что мы будем дружить вечно. Как наши родители или Мародёры. И в одно время даже хотел дать вам клятву, какую-нибудь в духе «только смерть разлучит нас». Как видишь, жизнь тоже неплохо постаралась…

— Но это она и была. Смерть. Та Алиса, которую мы знали, мертва, Джеймс. Она умерла в день своего семнадцатилетия, и переродилась словно феникс. Но стала совершенно другой.

Элизабет трет глаза и поднимает уставший взгляд на звездное небо, слегка прикусив губу. Джеймс зевает и подвигается ближе, обняв единственную подругу и положив голову ей на плечо. Они сидят молча несколько минут, которые кажутся тягучими и невыносимыми, но обоих всё устраивает.

— Ты знаешь это созвездие, Лиз? — неожиданно говорит Джеймс и показывает пальцем в небо, на одну из самых ярких звезд на небе.

— Это? — девушка слегка ерзает и щурит глаза, приглядываясь, — Это созвездие Большого пса, я же права?

Поттер довольно кивает и расплывается в улыбке, спросив «А знаешь, какая самая яркая звезда там?».

— Сириус. К чему это всё, Джим? Мы не на Астрономии!

Поттер лишь начинает смеяться. Его смех разносится по тихому коридору, эхом отдаваясь от стен, и девушка сонно улыбается, глядя на него. Почему-то именно сейчас, на Астрономической башне, после отбоя, Элизабет Джордан кажется, что смех у Джеймса Поттера не только заразительный, но и красивый. И не только смех.

— Всё дело лишь в том, Лиз, что я самая яркая звезда здесь, — парень щелкает её по носу, и Лиззи слегка фыркает, шутливо ударив его по руке. Джеймс на неё не обижается, лишь ближе к девчонке подсаживается и крепче прижимает к себе.

Они сидят в тишине несколько часов — тишина эта мирная, спокойная и такая убаюкивающая, — пока девушка не засыпает у Джеймса Поттера на плече. Больше об Алисе Долгопупс никто не проронил ни слова.

***

Она сливается с темнотой, восседая на обычном кожаном кресле, словно на троне, и, надо сказать, прекрасно вписывается в атмосферу гостиной Слизерина. Словно чёрная вдова, с такими же цепкими лапами и такой же липкой паутиной, она ловит в свои сети всех, заманивая сладкой улыбкой и искрящимися глазами. А тех, кто просыпается ото сна и старается выбраться — убивает. Медленной мучительной смертью. Но почему-то Скорпиусу Малфою она каждый раз всё спускает с рук. И Скорпиус, прекрасно понимая это, начинает пытаться ей манипулировать, ниточка за ниточкой, дёргать её, словно марионетку, всё ещё пытаясь развернуть игру так, как выгодно ему. Но в любой игре важна тактика, ведь, если её нет, игрок терпит крах. Тактики у Скорпиуса нет, он совершает свои ходы необдуманно, опираясь лишь на ситуацию и мелькнувшую в голове мысль, в отличие от Вероники, поэтому в каждой битве проигрывает. Но из игры не выходит.

Даже сейчас, когда она поджидает его в темноте гостиной. Он старательно делает вид, что ему абсолютно всё равно на её нападки, что по его телу не проходят мурашки, когда она хватает его за руки, впиваясь в мраморную кожу ногтями, что ему не хочется отвести взгляд, когда он видит искры в её карих глазах, что ему не хочется, наконец, одержать над ней победу. Но Вероника прекрасно всё видит. Поэтому продолжает играть.

— Здравствуй, милый, — голос её сладкий, тягучий, но лишь на первый взгляд, и парень прекрасно знает это. Ведь, если заглянуть в глаза Вероники Сноу в те моменты, когда она в ярости, в голосе слышится сталь. Вся лесть и приторность исчезают, раскрывая расчетливость и холод, которые кроются за этой оболочкой.