Как и библиотека дома, кабинет Джереми был битком забит книгами и каталогами, громоздившимися на всех мыслимых поверхностях. Три стены были завешаны фотографиями религиозных артефактов и картами Европы. На письменном столе был относительный порядок, но свободного пространства среди стопок пухлых папок, каталогов, компьютера, экзотических стеклянных пресс-папье и стакана с карандашами почти не оставалось. Себастьян взял фотографию в серебряной рамке, изображавшую темноволосую женщину, склонившуюся к пятилетней девочке, которая подняла руку к щеке матери. Поза была обратной ожидаемому: ребенок утешал мать.
Себастьян протянул фотографию Меер. Та непроизвольно прикоснулась рукой к щеке матери. Снимок не мог показать, как уже в следующее мгновение Полина Логан отдернула руку дочери от своего лица, не в силах принять жест сочувствия от собственного ребенка. Несмотря ни на что, Меер так и не оставила попыток прогнать эту тоску из глаз матери. Но когда она, наконец, выросла, чтобы испробовать другой подход, было уже слишком поздно.
Меер Логан было восемнадцать лет, она училась на первом курсе школы Джульярда [13], когда как-то раз после занятий отец повел ее гулять в парк. Они уселись на скамейке напротив детской площадки, где когда-то играла Меер, и в золотистых лучах заходящего солнца отец рассказал о болезни матери. Даже несмотря на то что родители вот уже как шесть лет были разведены, он специально вернулся из Вены, чтобы взять на себя эту ношу, раскрыть оглушенной горем дочери свои объятия, вытереть ей слезы. Полина скрывала от дочери то, что больна лейкемией, и предоставила своему бывшему мужу открыть Меер всю правду. Это явилось тяжелым ударом, однако по-настоящему Меер не удивилась. И потом, все эти последние месяцы жизни Полина отдавала все свои силы, все внимание фарфору и стеклу, зеркалам, коврам, стульям, шкафам и этажеркам своего антикварного магазина, отметая все попытки дочери сблизиться с ней. Она ни разу не призналась, что ей больно, что она страдает и боится. Затем без предупреждения она вдруг впала в кому, и через две недели ее не стало. Мать и дочь так и не успели поговорить друг с другом по душам.
— Вы похожи на мать, — сказал Себастьян. — Очень похожи.
— Да нет. Мать была красивая…
Себастьян начал было возражать, но тут в кабинет вошел следователь Фиске.
— Произошли серьезные неприятности, — объявил он, глядя Меер в лицо.
Та крепче стиснула фотографию в рамке, приготовившись услышать что-то ужасное.
ГЛАВА 16
Заставка экрана представляла собой бесконечную вселенную, заполненную точками звезд, кружащихся в медленном хороводе. Неподвижным было лишь окно электронной почты. И это вызывало тревогу. Согласно плану, информация должна уже была поступить, пропетляв по оптоволоконным кабелям, — и вот, наконец, появился долгожданный значок. Двойной щелчок по клавише мыши — и сообщение открылось. Быстрый взгляд на текст: банальное описание семейного отпуска. Читать его подробно нет смысла. Вместо этого текст был скопирован и помещен в программу расшифровки, и через сорок пять секунд повествование о неделе на берегу моря превратилось в письмо, написанное герром Бетховеном Антонии Брентано.
Первое прочтение.
Второе.
Слова были завораживающими, но неубедительными. Правильно ли составлено это предложение? А что означает вот это? Бетховен назвал Стефана фон Брейнинга и эрцгерцога Рудольфа и сказал, что передал им ключи к тайне, но какие именно ключи? Является ли шкатулка сама по себе ключом? Это была карта, ведущая к сокровищам. Письмо нужно было перечитать еще раз. Теперь уже медленно. Начиная с приветствия, которое уже само по себе было огромной находкой. Недавно обнаруженное письмо, написанное Бетховеном женщине, которую многие историки считают единственной любовью всей его жизни, стоит сотни тысяч евро. Может быть, даже миллион. Однако денежная стоимость письма несущественна по сравнению с информацией, содержащейся в нем, потому что в конечном счете речь идет о могуществе и вере. И о том, что возможно и что невозможно. Речь идет о пяти тысячелетиях оживших легенд и мифов, предположений и гипотез. И о флейте, которая, возможно, была предшественником устройства, использующего альфа- и тета-гармоники, созданного в семидесятых годах XX века Робертом Алланом Монро [14]. А что, если этот музыкальный инструмент действительно способен издавать бинауральные ритмы, помогающие людям проникнуть в воспоминания из прошлой жизни? Что это может означать?
Всему свое время. Всему свое время. Всему свое время. Сейчас нужно снова перечитать все слова, пытаясь разгадать тайну, скрытую от человечества вот уже многие сотни — нет, тысячи лет.
ГЛАВА 17
Дорогая моя, любимая!