Memory Makers

Такой подход к истине сам по себе является утверждением российской идентичности, культурного самосознания, права на иную истину, которая позиционируется как более весомая, чем факт. Понимание истории как типа высшей правды лежит в основе использования исторического фрейминга для представления текущих событий через подробную историческую аналогию, о чем подробно говорилось в главе 3. Этот медийный прием знакомил аудиторию с использованием истории в качестве аллегории для понимания настоящего и более широкой истины происходящего в запутанном и перегруженном мире. В конечном итоге, если культурная память, замаскированная под "историю", является (основным) средством, используемым для продвижения шаблона культурного сознания, то культурное сознание - это процесс, с помощью которого вы учитесь различать истину, содержащуюся в этой истории. Но хотя такие подходы эмоционально убедительны, они основаны на неуверенности, на ожидании того, что факты будут противоречить посланию. Чтобы избежать этого расследования, все переводится на уровень эмоционального удовлетворения, а исторический поиск делегитимизируется и кодифицируется, что влечет за собой последствия для понимания не только прошлого, но и реальности. К сожалению, этот процесс характерен не только для России. Тенденции, описанные в этой главе, наблюдаются во всем мире, о чем говорится в заключительной главе.

Глава 7. Бесконечность истории

В секулярном мире [...] история берет на себя роль демонстрации добра и зла, добродетелей и пороков.

Маргарет Макмиллан, "Использование и злоупотребление историей".

 

Что дальше с российской историей?

Чувство самобытности каждой нации зависит от ее способности рассказать себе связную историю о том, как она появилась, почему она заслуживает этого и кому принадлежит. Эта история должна не только дать определение чувству идентичности, но и придать ему целеустремленность. На протяжении всей своей жизни любая нация должна адаптировать эту историю и создавать новые главы, но всегда с оглядкой на прошлое: либо отвергая, либо выборочно принимая то, что было раньше. Во многих отношениях 2012 год стал годом, когда Путину пришлось решать проблему отсутствия какого-либо подобного нарратива для постсоветской российской нации. Ельцинские идеи антикоммунизма, русского национализма и капитализма не смогли завоевать сердца и умы, которые были больше заняты голодными желудками и национальным упадком. Первые годы правления Путина также не привели к формированию нового нарратива: вместо этого власть имущие сосредоточились на улучшении материального положения, укреплении национального суверенитета и упрочении своей власти. К 2012 году, когда массовые протесты и снижение темпов экономического роста поставили под угрозу такое положение вещей, потребность в связном национальном нарративе стала еще более острой. Власти использовали культурную память и претензии на историческую осведомленность, чтобы заполнить этот пробел, рассказывая историю о том, как Путин ведет россиян к воплощению культурного сознания. В войне России на Украине с ее империалистическим подтекстом и явными призывами к "денацификации" мы видим уродливые последствия мессианской веры российских лидеров в свой уникальный доступ к истине и право приводить других к культурному сознанию, вольно или невольно.

В главах со 2 по 6 этой книги подробно рассказывается о том, как российское правительство прививало политическую озабоченность историей и превращало ее в пригодную для использования идентичность. В них рассматривается, где и как одержимость Кремля прошлым вписывается в более широкую идею культурного сознания, которое, в свою очередь, зависит от создания языка и практик для описания и реализации этого культурно-исторического сознания. С одной стороны, интенсивное использование истории правительством направлено на создание нарратива, который отвлекает от неудач правительства, продвигает его политику и укрепляет кремлевский взгляд на текущие события. С другой стороны, такие изображения и усилия способствуют формированию объединяющего чувства идентичности и манипулируют им посредством кампании, направленной на то, чтобы поставить историческую интерпретацию в центр культурного сознания и, следовательно, в центр того, что значит быть русским.