Memow, или Регистр смерти

— Все, что ему было известно, он уже сообщил мне, еще раньше. Несущественные детали. Он работал в Трапани. И очень захотел встретиться со мной, возможно, только для того, чтобы вытянуть из меня еще немного денег. Я ожидал от него лишь уже известные мне сведения, но поначалу надо выслушивать всех до единого.

Я удовлетворенно киваю.

— Конечно, надо искать правду, поскольку что-нибудь полезное всегда где-нибудь отыщется. Не учи меня журналистике. Или дилетантскому сыску.

— Кино, думаю, нам придется отложить на некоторое время все наше расследование.

— Ты испугался?

Мой вопрос повисает в воздухе. У меня складывается впечатление, будто Давид что-то обдумывает, но не хочет или не решается поделиться со мной своими соображениями. Пытаюсь пойти ему навстречу.

— Мы вообще-то можем и совсем отказаться от этой затеи, — говорю я, наливая себе полную рюмку. — Прощай, тугой кошелек.

— Похоже, ты не слишком огорчаешься.

— Все потому, что, в общем-то, я никогда не верил во все это. К нашей затее я всегда относился как к какой-то игре, поиску алиби, к обману самого себя. Знаешь, такие проекты, если рассказывать о них кому-то, даже самому себе, когда захочешь потешить себя иллюзиями, выглядят вполне правдоподобно, кажется, ничего не стоит осуществить их, и они принесут удовлетворение. — Останавливаюсь и со вздохом продолжаю: — Извини, но давай говорить откровенно. Все эти документы, которые, как уверяешь, ты получил из первых рук и которые, по твоим словам, дорого стоят, действительно существуют? Я вижу только то, что, впрочем, известно всем: несколько марсельцев, несколько мафиози, чьи имена знают даже дети, две сицилийские лаборатории, перевалочные базы на юге Франции и в Генуе. Обо всем этом мой друг Пульези знает гораздо больше.

Давид открывает ящик стола и достает оттуда тоненькую брошюрку:

— Вот здесь немало полезного материала.

— Да, все, что я только что перечислил. Повесим ее в туалете.

— И еще есть пленки.

— Ну да, таинственные магнитофонные пленки. Почему не дашь мне их послушать?

— Материал сырой, его еще надо почистить и смонтировать, а для этого нужна специальная аппаратура.

— А где эти пленки?

— Не здесь. Тут держать опасно.

Он не хочет открыть, где прячет записи. И я не настаиваю. Но меня сердит столь явное недоверие человека, с которым я работаю и вроде бы дружен. Дружен? Когда-то я исповедовал своего рода культ дружбы, может быть, у меня был даже не один друг. Были, был, делал, хотел — неужели все мое настоящее теперь сведено к этому прошедшему времени?

Давид отошел к окну и смотрит на невероятно прекрасную, совершенно летнюю ночь.

— Ничего не могу сказать тебе, но думаю, что мне придется заняться другими делами.

— Скажи правду, Давид. Может, ты решил все провернуть один? Может, считаешь, нет смысла делить со мной пирог, если, конечно, он существует.

— Мне жаль, что ты так думаешь, Кино.

— Так или иначе, наше сотрудничество на этом заканчивается.