Мемуарески

Но я умом не блистала. Я вообще по результатам одного домашнего соцопроса попала в категорию «дитя с неразвитым вкусом». (Боюсь, что так навсегда в ней и осталась.) Поэтому и оказалась в альплагере. Не сразу, конечно, и не по спортивному влечению, а из-за комплекса неполноценности. Альпинисты всегда казались мне титанами духа, недостижимо прекрасными, мужественными и благородными высшими существами, пребывающими в заоблачных высотах. Но тут выяснилось, что не только гениальный Мельчук и героическая Лена Падучева побывали в альплагере, совершили положенные восхождения, получили значок «Альпинист СССР» и благополучно вернулись из-под заоблачных высот на землю. Оказалось, что обладателем того же значка является мой поклонник Ленечка Волевич, юноша отнюдь не глупый, но весьма и весьма упитанный и совершенно не в моем вкусе. Вот это было уж слишком. Так что я записалась в секцию альпинизма, целый год посещала теоретические занятия, вязала узлы, ездила на тренировки в Царицыно, училась перемещаться по полуразрушенной стене царицынского дворца, соблюдать правило трех точек и прочее. Год занятий давал мне право на приобретение путевки на Кавказ.

Если едешь на Кавказ, солнце светит прямо в глаз.
Возвращаешься в Европу — солнце снова светит в глаз.

И вот я отправляюсь на Кавказ, в Боксанское ущелье, в лагерь Адыл-Су, пусть не такой знаменитый, как соседний Алибек, но все-таки очень живописный и престижный. Две недели я бегаю, прыгаю, таскаю рюкзак, скольжу по травяным, ледяным и песчаным склонам, перескакиваю через трещины и пропасти, шагаю по горным дорогам, форсирую горные речки, любуюсь пейзажами, влюбляюсь в героических, загорелых и недосягаемых инструкторов, поднимаюсь на вершины…

Все это я проделывала в страшной спешке, а то бы умерла со страху. В столовке, в душе, на зарядке, на тренировке Галина Чернова (тренер по мотоциклетному спорту с завода «ЗИЛ»), сочувствуя моей неопытности и неуклюжести, то и дело подгоняла меня жестким окриком: «Элка, не чешись!» Две недели пролетели, как прекрасный страшный сон. И тут, на неделю раньше срока, нас выперли из лагеря, потому что готовились принять новую смену в сто человек и организовать массовое восхождение на Эльбрус. А нас решили препроводить через Бечойский перевал в Сухуми, откуда мы сможем разъехаться по домам. Я выполнила норму (1Б), получила значок и решила, что приеду сюда на следующий год повышать разряд.

И вот мы движемся по знаменитой Ингурской (Бечойской) тропе, и в голове у меня крутится мотив длиннющей альпинистской песенки:

Очками на солнце сверкая,
Надев самый модный рюкзак,
Ингурской тропою шагая,
Вступал я с Маруською в брак.

Навстречу нам четыре свана.

Связали мне руки назад.
Четыре здоровые зуба
Наружу уже не торчат.

И вот уж больше нет Маруси,

Во рте моем зубья и кровь.
А сверху лишь крик раздается:
«Ты помни про нашу любовь!»

Четыре мучительных года

Давал я невестам отказ.
На пятый женился и с ходу
Отправился вновь на Кавказ.

Иду я все той же тропою,

Вокруг меня те же места.
Старушка сидит под скалою,
А рядом четыре креста.

Никак ты родных потеряла?

— Я бабушке этой сказал.
А женщина-сван хохотала,
И в ней я Марусю узнал.

В гробу лежат четыре мужа,

Остались от них сыновья.
Кормилец младенчикам нужен,
И я выхожу за тебя.

Ах, бог с вами, Марья Иванна,

Ведь я на другой уж женат!
Четыре младенчика-свана
Связали мне руки назад.

Опять летят четыре зуба.

И я остаюся в Бечо.
Служу я на почте кассиром
И ем вместо супа харчо.

Теперь мой рот — сплошная рана.

Никто мне не в силах помочь.
Четыре младенчика-свана
Меня стерегут день и ночь.