Мемуарески

НИИ культуры в Москве и НИИ музейного дела в Восточном Берлине совместно составляли словарь музейных терминов и вообще поддерживали научные связи и посылали своих сотрудников друг к другу в командировки. Вот и меня послали. В качестве полезного приложения к зав. отделом музееведения Юрию Петровичу П. по кличке Трепегцулин. В поезде шеф сразу на меня обиделся. Он рассчитывал, что я захвачу с собой жареную курицу, полдюжины вареных яиц, хлебушек, помидорчики, пару огурчиков, соль в пакетике, салфеточки, ножичек и пр., а мне это и в голову не пришло. Ведь не на курорт едем, а в деловую командировку по обмену опытом научной работы. К тому же в поезде имеется вагон-ресторан. Пришлось шефу раскошеливаться в ресторане. Но тамошнее меню оказалось не слишком удачным, последствия не заставили себя ждать, и шеф обиделся еще больше.

В Берлине нас ожидало серьезное испытание: немцы нас не встретили, а денег у нас не было. Вообще. Совсем. Подразумевалось, что мы получим деньги у немецких товарищей. А они куда-то запропастились. Мы стоим на перроне, ждем. Ждем час, два, три, четыре. Над Берлином спустилась ночь, Восточный вокзал обезлюдел, хочется есть, пить, спать, терпение наше лопается. Шеф предлагает обратиться в советское посольство. Мы подхватываем чемоданы, подходим к посольству, оно за высокой оградой, у будки часовой, кругом тишина. Они там, в посольстве, наверное, едят, пьют, спят. Мы чувствуем себя как-то неуверенно и неловко и возвращаемся на вокзал.

— Все, — заявляю я Юрию Петровичу. — Я звоню Ирине. Она здесь живет, на вилле в Панкове. Ирина нас приютит. Хотя бы на ночь.

— Нет, — возражает Юрий Петрович, — неудобно. И денег у вас нет. Как вы будете звонить?

— Так и буду, — говорю. — С почты.

Я иду на вокзальную почту, где одинокая дежурная в окошке встречает меня недоверчивым взглядом. Я ей объясняю, в чем моя проблема, прошу разрешения воспользоваться телефоном. Она пытается протянуть мне в окошко телефонную трубку, но шнур короткий, а телефонный аппарат как-то прикреплен и не сдвигается. Пустить в служебное помещение постороннего человека дежурная не имеет права. Я прошу у нее монетку, чтобы позвонить с автомата. Дежурная приходит в ужас. Наверное, я что-то не то брякнула. Все-таки я в Германии впервые и еще никогда в естественной обстановке с немцами не общалась. Разве что с Каиром и музееведами. Так ведь то было в Москве. Тут на почту является какой-то работяга в синей куртке, экспедитор, кажется. Я бросаюсь к нему. Работяга удивляется, но не пугается.

— Что ей нужно? — спрашивает он дежурную.

— Денег! — вопит бедная женщина, очевидно принявшая меня за бандитку. — Сколько? — интересуется дядька.

— Пятнадцать пфеннигов! — ору я истошным голосом.

— Ну, это не проблема, — добродушно замечает мужик и лезет в карман. Он дарит мне монету и даже набирает номер. И я наконец-то устанавливаю связь. Ирина велит нам брать такси и ехать в Панков. Я приношу радостную весть шефу, но тот еще некоторое время ломается, неудобно ему, видите ли. А торчать всю ночь на пустом вокзале удобно?

Мы благополучно пересекли совершенно безлюдный темный город, подъехали к дому, на крылечке зажегся свет, Ирина сбежала с крылечка, выдала таксисту пятьдесят марок и сформулировала условие:

— Купишь на пятьдесят марок колбасы и отвезешь в Москву моей маме.

Что ж, условие было вполне приемлемым, и я его выполнила в первый же день по возвращении в Москву.

Мы переночевали в уютном доме Штефана Хермлина (писателя, поэта, культурного функционера и мужа Ирины), а утром позвонили в НИИ музейного дела. Немцы извинились за накладку, узнали адрес, услышав известную фамилию, немного занервничали, но очень быстро приехали, забрали нас и повезли в институт. Мы снова ехали по Восточному Берлину, и, хотя было девять утра и светило солнце, город был пуст. Почти так же, как ночью.

— А где люди? — спрашиваю я у шофера.

Вопрос его озадачил.

— Как это где? — удивился он. — На работе.

Немцы строили социализм надолго и всерьез, выходили на работу дружно и одновременно. Те, что орудовали молотом и серпом, — в шесть утра. Те, что с циркулем, — в восемь. Первые кончали работу в три, вторые — в пять. Потом все отоваривались в одинаковых магазинах, ужинали, смотрели телевизор и ложились спать. Все носили брюки и синие куртки. Конечно, и в ГДР имелись исключения. Высокопоставленные функционеры снабжались в распределителях и даже иногда проникали на Запад (муж Ирины, например). На улицах их не было видно, потому что они пользовались служебным или личным транспортом, а по тротуарам почти не ходили. Это в Западном Берлине всю ночь горели огни реклам и шла бурная, разгульная, недоступно-прекрасная, порочная и угрожающая буржуазная жизнь. Впрочем, знаменитая стена загораживала западноберлинский пейзаж. Я хотела взглянуть на него с четвертого этажа отеля «Адлон», где на черной лестнице имелось такое маленькое-маленькое слуховое окошко, из которого было видно, но Юрий Петрович, опасаясь международных трений, категорически мне это запретил.

Часть вторая